–Почему я не почуяла? – спросила Ружинская, глядя на Филиппа так, словно он мог дать ответ на все вопросы мира.
–Не знаю, ты чувствуешь другие запахи? – он очень хотел услышать «нет», но она кивнула:
–От тебя пахнет кофе и каким-то приятным парфюмом. У меня те же что и раньше сладковатые духи и от шарфа пахнет кондиционером…
–Знаешь что, – Филипп поморщился, – ты меня, конечно, Софа, извини, но отсутствие этого запаха – это не самое главное. Ты даже везучая! А учитывая то, что ты так-то недавно ещё была мертва, я даже не знаю, с какой радости тебя тревожит такая мелочь!
Он пытался убедить себя в этом. Он пытался разозлиться на её внезапную, чуждую ей прежде щепетильность и мелочность.
–Мне холодно, – сказала Софья и вся его напускная злость пропала. Ну как ему было злиться на неё? Она недавно ещё была мертва, теперь она здесь и неважно даже какая там сила её вернула, но ведь вернула? Надо и самому вернуться.
–Вызовем такси, здесь обычно всегда много машин, – Филипп заговорил бодро.
–И я проголодалась, – призналась Софья. Ей всё время хотелось есть, еда, отвергнутая на время посмертием, стала будто бы проваливаться в желудок как в яму.
–Тогда поедем и поедим где-нибудь! – самого Филиппа тошнило от одного упоминания еды – в носу ещё слишком силён был запах из морга, но он не стал говорить об этом, чтобы не расстраивать Софью, а может, чтобы не расстраиваться самому ещё больше.
Получасом позже Софья, приговорив тарелку супа, передохнула, ожидая следующую часть заказа, и спросила:
–А кто был этот человек? ну в форме?
Филипп, которому по-прежнему кусок не лез в горло, вяло ковырял вилкой чизкейк – сидеть с одним кофе ему показалось неприлично, он предположил, что Софья, попросившая и суп, и омлет, и салат, и десерт, будет чувствовать себя неуютно, если он будет сидеть, не трогая пищи совсем. А так иллюзия чего-то…
Филипп и сам не понимал чего. Но чизкейк ни к чему его не обязывал, и цена его не была жестокой, зато в нём можно было бы спрятать неловкую паузу.
–Это Наренко, – Филипп отвлёкся от печальных мыслей, – Наренко Пётр Анатольевич. Полезный человек, в общем-то, я к нему иногда обращаюсь, когда надо кого-то найти.
–Он из полиции? – уточнила Софья, отдавая официантке пустую тарелку из-под супа и с благодарностью принимая следующую.
–Нет, то есть…короче, не забивай себе голову, – Филипп усмехнулся, – просто как факт – он полезный человек, я обращаюсь к нему, потому что он однажды обратился ко мне. И я ему помог. О таком не говорят, но такое и не забывают.
–А что было? По нашей части?
Она была забавной, рассуждая сейчас о «нашей части». Она, ещё недавно сама шляющаяся по зеркалам призраком!
–По нашей, – ответил Филипп. – У него сын повесился. Ну, остался без внимания – отец много работал, так что проморгал момент падения сыночка. А тот сначала прогуливал школу, потом втянулся в кое-что покрепче, так и перешёл на наркотики – с подростками это быстро. А ему по службе нехорошо такого сыночка иметь. По-тихому сплавил его на реабилитацию в частный центр, вроде подлатали идиота, а потом – не то срыв, не то ломка какая, не то просто чердак потёк, но пока отец был на работе, сыночка в петлю и сунулся.
–А мать? – Софья даже жевать перестала.
–В разводе. Он в своё время отсудил его себе. Она ему, конечно, у гроба сыновнего это припомнила. Со злорадством. Он тогда по своим дружкам кабинетным пробежался, так что дело решили не в её пользу, а она…
–У гроба сына? – не поверила Софья.
–Ну так и развелись не просто так, – заметил Филипп. – Но он ко мне не по этому поводу пришёл. А по поводу того, что сын у него в квартире остался.
–Висеть? – Софья закашлялась. Салат оказался не готов к такой истории. Филипп налил ей воды, протянул, она хлебнула, ей полегчало.
–Висельника стал видеть, – объяснил Филипп, – сначала ночами слышал как верёвка вроде бы натягивается над ухом. Потом чей-то хрип… но а когда увидел, что в ночи его сыночек на табуреточку ползёт, да голову в петлю просовывает… ему по должности не положено флягу слабую иметь, да и скептиком всегда был, но такое в ночи увидишь, ещё не в том усомнишься.