–Что такое? Что ещё? – мне казалось, что я готова ко всему плохому. Но оказалось, что я не права.
–Твою могилу осквернили, – объяснил Филипп.
Я поперхнулась. Только сейчас до меня дошло, что в этом мире, в мире живых, где-то есть моя могила. И кто-то в ней ведь должен покоиться? Кого-то же закопали в ней? Но кого, если я сижу здесь и жую бутерброд? Я не вылезала из могилы. Это факт. Этого точно не забудешь!
Моя могила… как странно это звучит. Но ведь это факт. Я мертва. Они нашли моё тело. Они меня похоронили. Где-то, под моим именем. И у кого-то есть свидетельство о моей смерти. а я сижу здесь.
Где-то есть холмик, может под крестом, а может просто под плитой, где написано: «Ружинская С.А.» и годы моей жизни.
А я сижу здесь!
Филипп поднялся из-за стола, направился в комнату. А я осталась сидеть, пытаясь сообразить. Уходящий, о чудо, молчал! Но вот сейчас его голос, его слова мне, возможно, были и нужны! Кто там похоронен? Не могло же моё тело разделиться и переместиться оттуда в посмертие и в тот лес?
Или могло?
–Филипп! – я поднялась, направилась к нему, – слушай, я…я должна поехать с тобой.
–Нет, – возразил он, – ты не поедешь. Ты там похоронена. Там твоя фотография. Тебя узнают.
–Лжёт,– Уходящий всё-таки подал голос. – Там ещё нет твоей фотографии.
–Ты! – я перехватила радостью его появление, – кто там? Кто в моей могиле? Кто там лежит?
–Ты, – ответил Уходящий спокойно.
–Как это я?! Я стою здесь…
–Думаешь? – Уходящий не скрывал издевательской задумчивости. – Ну хорошо.
И снова тишина. Он снова исчез, оставляя меня с новой кучей вопросов.
–Соф? – видимо, я всё-таки ухожу в разговор с Уходящим самым заметным образом.
–Да?
–Ты в порядке? У тебя взгляд такой был...– Филипп махнул рукой, – хотя кто из нас в порядке? Ладно, я надеюсь, что я скоро вернусь.
–Я хочу поехать, – мне было нужно увидеть мою могилу. Мне нужно было понять, кто там лежит и кто тогда я. Я мыслю как Софья Ружинская. Я выгляжу как Софья Ружинская. Но я ведь не она? Или она? Или могила пуста? Или я просто спятила? Или мы все спятили?
–И как ты себе это представляешь? – поинтересовался Филипп. – А если тебя узнают? Или спросят твои документы? А?
–Не узнают. Едва ли там есть моя фотография.
–Там есть полиция, а у полиции в личном деле о тебе есть фотография твоего тела.
Это было уже разумно. Даже Уходящий промолчал.
–Почему они позвонили тебе? – я попыталась сопротивляться. – Почему не…
–Зельману? Гайе? Майе? Владимиру Николаевичу? Альцеру? – Филипп не позволил мне себя сломить. – Дай-ка подумать.
–Поняла, – заверила я. Но Филиппа это не остановило:
–Зельман мёртв, Гайя, как мы знаем, тоже. Майя не в себе и дура, Владимир Николаевич в тюрьме и не абы в какой, на минуту, а Альцер умотал к себе.
–Сказала же что поняла!
–А больше у тебя никого и нет, – Филипп добивал. Не от зла, от страха. Но добивал.
Я сдалась. Его слова имели смысл. Они больно хлестали по самолюбию, напоминали о том, как ничтожно и скучно я жила, но в них был смысл. Если кому и ехать, то ему. Если кому и нельзя появляться на месте оскверненной могилы, то мне.
Это моя могила. По крайней мере, официально.
–Но меня там нет! – я выдохнула, сползая по стене. Сил не было.
–Но кто-то там точно есть, – заметил Филипп. – Софа, я тебе расскажу как и что будет. Ладно?
А на что мне надеяться? Самое большее, что сейчас мне светит – это снисхождение от Филиппа, его правда, полуправда или откровенная ложь насчёт всего того, что он узнает.
Потому что он жив. Потому что у него нет могилы. Потому что у него есть паспорт. А у меня есть голос Уходящего в голове и где-то, на чьих-то руках свидетельство о моей смерти. И осквернённая могила, да, в которой то ли пусто, то ли нет…
–Я тебе расскажу, – Филипп присел перед мной, – ну? Веришь?
Нет, не верю. Но что это изменит?
–Да, – надо хотя бы солгать. Так всё равно будет проще. Так всё равно у меня хотя бы что-то останется. Пусть не моё, пусть насквозь лживое. Но останется.