–Ну дела. Слушай, может её из-за отца и того…– приятель осёкся, спохватился, что не дело ведёт, а с другом говорит, скорбящим другом, и неловко извинился: – прости, не моё дело.
Как легко с людьми! Дави на их совесть, на их чувство вины, на их привязанности и память! И как трудно и непонятно с теми, кто теперь отличается от людей и сидит в квартире Филиппа. Там на что давить? Там чего ждать? Там как понять?
Они хотели остановить ритуал, что ж, они его остановили, но лишились Гайи и Зельмана, и вытащили…
Что-то вытащили.
–На вопросы ответишь? – спросил приятель. – Тебя уже ждут. ну…сам понимаешь.
Понимал Филипп, конечно же понимал – это тоже дело прикроют те же люди, что и курируют их Кафедру и может не одну их, а многие по стране. Те же люди прикрыли про смерть Павла, про Софью, исчезновение (Филипп так и не признался в правде) Гайи, теперь и это скроют. Ничего! Руки грязнее не станут.
Вопросы, опять вопросы. Да, в этой могиле похоронена Софья Ружинская. Да, Филипп уверен в том, что это она. Да, Филипп был на похоронах Ружинской, да, был знаком с ней прежде, нет, мотивы осквернения её могилы он даже не предполагает.
–Она была связана с какими-нибудь оккультистами или сектами? – вопрос глупее предыдущих, но людям надо найти хоть что-то разумное, чтобы не сойти с ума до конца.
Нет, не была. Если, конечно, не считать место её работы сектой по вере в привидений. Но Филипп удержался от шутки – это было бы слишком неуместно.
–Кто-то из близких у неё остался?
–Насколько я знаю нет, – ответил Филипп мрачно. Его это всегда убивало. Как так вышло, что все они были полными или без пяти минут полными одиночками? Ни у кого никого не было! у Софьи была Агнешка, но полтергейст ни в счёт. У Зельмана мать, про которую сам Зельман вроде и не говорил на памяти Филиппа. У Гайи не было родственников, вернее, они были, но Гайя не общалась с ними, отдалилась из-за глубоких обид и своего характера. Павел тоже был один – из родственников только троюродные брат и сестра, но и они не пришли на его похороны, далеко ехать!
Относилось одиночество и к самому Филиппу – у него не было никого, кроме далёких людей, где-то там связанных с ним кровным родством, но он не поддерживал с ними связь. А Майя?..
Нет, хватит!
Филипп заставил себя не думать о том, что всё это какая-то нарочная планировка, отогнал от себя воспоминания о том, что его пригласили к работе на Кафедре. Нет, это всё совпадение, просто совпадение! Ничего большего!
Вопросы кончились. Представитель оттуда спросил:
–У вас есть чем дополнить нашу беседу?
–Мы работаем над одним проектом, – уклончиво ответил Филипп, – но пока не готовы точно сообщить его результаты. Людей не хватает.
–Можем помочь.
–Спасибо, буду иметь в виду.
На этом разошлись. Филипп знал, что это «пока» разошлись, временно. Стоит проверить министерству о том, кто именно похоронен в могиле Софьи и Филиппа вызовут снова. Но нужно было выиграть время. Во-первых, Филипп не представлял, как можно было бы уложить правду в реальные ответы. Во-вторых, ему самому нужно было прежде понять о том, что произошло и что может ещё произойти.
Филипп знал, что он может сейчас вернуться домой, что его там ждёт, но возвращаться не хотелось. Это был его дом, его квартира, купленная благодаря помощи влиятельным людям, обставленная по его вкусу, гордость, убежище…
И туда не было желания вернуться. С того самого дня, как он осознал возвращение Софьи Ружинской, с той минуты, что она переступила порог его дома.
Именно по этой причине, оттягивая время приходящей неизбежности новой встречи с Софьей, Филипп вызвал такси и поехал на Кафедру.
Майя даже удивилась его появлению. Столько часов в заброшенности и попытке работать в одиночку и тут здрасьте – начальство приехало. У Майи было много вопросов о Гайе и Зельмане, да и вообще много – о том, что будет и что случилось, что они все так долго обсуждали?
Но она научилась молчать. Недавняя кокетка, не умевшая даже вовремя прийти на работу, сделалась мрачна и молчалива. А ещё – болезненно бледная. И что уж совсем удивительно – она не пришла на каблуках как ходила прежде, и не вырядилась в какую-нибудь модную вещицу, купленную на перехват зарплаты, а сидела в простых ботинках, джинсах и кофте, волосы её были стянуты в хвост, на лице почти нет косметики – так, глаза чуть подвела.