–А главное – какой она вернулась, – ввернул Уходящий. Его голос прекрасно гармонировал со скрипучим и противным ветром, делался ещё противнее.
–Ну пощади ты меня! – я прохрипела это, не отдавая и себе отчёта. Мне было больно. Больно от ветра, а ещё больше было боли от пустоты, которая ширилась во мне, во моём существе, в душе моей с каждым шагом, обнажалась чернотой, которую нечем было заполнить.
Она пузырилась одиночеством, нарывалась тоской и безысходностью.
Я жива, но теперь как будто бы мертвее прежней. Неужели так будет всегда?
–Ну пощади ты меня. Ну прости…– хрипеть в унисон с ветром – вот и всё, что мне оставалось теперь.
Без надежды на спасение, в одном бесконечном утоплении чувств идти, а куда? Куда? Каждому человеку надо куда-то идти. Кому-то на работу, кому-то в больницу, а кому-то домой. И только не некуда.
–За что тебя, живую, мне щадить? – ехидничал Уходящий. Я плохо слышала машины и жизнь вокруг, зато прекрасно слышала в завываниях ветра голос Уходящего.
За что? за то, что меня презирают. За то, что я не виновата. Я не дала вам вернуться, я предала вас, оборвала ритуал, но поймите меня – я не хотела возвращаться такой. Я хотела жизни, а что получила?
–Наслаждайся, кто не даёт? – удивился Уходящий.
Кто не даёт? Ты! И я сама себе. И Филипп. И те люди. Хорошие, наверное, люди, но они все боятся меня, словно видят что-то, видят…
–Девушка, у вас кровь! – из сетей ветра ко мне прорвалась усталая, замученная женщина с добрыми глазами. И сколько сочувствия было в них! мне стало неловко, я инстинктивно коснулась лица. Так и есть – кровь идёт носом. Погань. А я и не знаю.
–Спасибо, – я приложила перчатку к носу.
–И шарф тоже, и на куртке…– Женщина сокрушенно качала головой, – может вам присесть?
–Не надо, – я слабо улыбнулась, – всё хорошо, спасибо, что сказали. Странно, что я не почувствовала.
–Может у вас давление или, хотите, я могу позвонить кому-нибудь? Мужу, родителям?
Она не отставала от меня со своей заботой. Я помотала головой:
–Не надо.
–Вам нужно домой, – сказала она, всё ещё не желая отступать.
Домой? Милая женщина, да если бы у меня был бы дом – я бы пошла домой! А так – я всё потеряла. И себя, похоже, тоже. Найду ли?
Да и нужно ли искать? Может быть мне не надо было возвращаться?
Позади меня оставалась добрая женщина, которая на мгновение заставила меня верить во что-то лучшее, вырвала меня из плена ледяного зимнего ветра, но впереди у меня не было защиты. Зато надо было продолжать идти, не мерзнуть же совсем.
Люди на меня поглядывали. Крови было много.
–Ты не умрешь, пока нет, – утешил Уходящий, – ты же мало жила? Мало. Сама хотела жить.
Вот именно – я хотела жить. Чтобы как прежде! как раньше! Кафедра, работа, друзья, Агнешка, а не холод, презрение и отвращение в глазах всех, кто со мной сталкивается, да неприкрытый ужас. Этого я не хочу. Я хочу тепла, я хочу жизни.
–Заслужила, – напомнил Уходящий.
Заслужила! Такова цена за предательство. Такова цена за то, что меня убили ради ритуала, а я не пожелала к нему присоединиться? Поганые у вас расценки, смерть!
–Не надейся, – оборвал Уходящий мои мысли, моё возмущение, – жизнь адо заслужить. Первый раз она даётся всем без исключения, и никто не смотрит на то, достоин человек этой самой жизни или нет. Зато второй раз, если побывал ты за порогом смерти – заслужи своё право! Ты, вон, живёшь…
–Не живу.
–Ну хорошо – не живёшь. Ты ешь, пьешь, идёшь, думаешь, бесишься, но что это? Софья Ружинская осталась ничтожной и слабой? Софью Ружинскую никто не встретил овациями? Возрождение Софьи Ружинской – это великая тайна?
Убивает не ветер, и даже не слабость. Убивают слова – жестокие слова. Правда, я уже мертва, поэтому даже если я сейчас упаду на асфальт, и буду захлебываться собственной, не желающей останавливаться кровью, я просто ничего не добьюсь!
Зато я знаю куда идти. Я иду домой. Моя квартира не моя – это я понимаю, у меня не было наследников, жили мы уединённо, значит, квартиру пока опечатали. Вскоре она перейдёт к государству и это будет правильно. Но пока это мой дом, верно?