Имею я право туда вернуться?
–Зачем? – поинтересовался Уходящий, – дома и стены помогают?
–Нет, – я улыбнулась, отнимая окровавленную перчатку от лица. Кажется, кровь больше не шла, ну что же – это уже кое-что, а то привлекать к себе лишнее внимание мне совсем не хочется, – просто хочу посетить место своей смерти. Разве лишнее?
Прохожий услышал, обернулся на меня с удивлением и неприязнью. Видимо, его мозг решал что-то о наркоманах, которые оборзели и окровавленные расхаживают по городу, но я свернула в уже знакомую мне арку – странное дело, был ветер, и была кровь, я не знала куда податься, и пошла, не разбирая дороги! И что же? я пришла туда, где узнаю знакомые дворы и куски. Я пришла в свой район.
Мозг помнит? Или это мои ноги? Кто из нас обладает большей памятью?
–Хочешь опять умереть? – предложил Уходящий. – Я могу простить тебя.
Знакомый двор ободрил меня. перед глазами всё плыло, но я тряхнула головой:
–Нет, я буду жить. Я бу…
Я осеклась. Такси остановилось прямо передо мной, весело ширканув шинами по вскрывающемуся от снега и льда асфальту.
–Софа! – Филипп выскочил из машины без шапки, бледный, дрожащий. – Софа, ты…
Он увидел кровь на куртке, на шарфе и тревога в его глазах снова прочиталась для меня отвращением.
–Что случилось? – спросил он напряженно, – тебе нужна помощь?
–Кровь пошла носом, бывает, – голову кружило, я так и не поела. – Но что ты…
–Садись, садись скорее, – Филипп засуетился, избегая на меня смотреть, он уже открыл дверь такси, бросил пару слов водителю, помог мне забраться внутрь.
Я не знала, зачем подчиняюсь опять, зачем возвращаюсь в этот круг, из которого нет выхода. Зачем я вообще всё это делаю, если оно бесцельно и кончится ещё большим страданием?
–Почему ты ушла? – спросил Филипп, едва машина тронулась.
А что я могла ответить? То, что я больше не могу выносить всё, что вокруг меня? То, что мне плохо? Так Филипп не знает это «плохо», его «плохо» – земное, а моё посмертное.
–И оно с тобой до конца твоих дней, – напомнил Уходящий.
Я отвернулась к окну, притворяясь, что оттираю с лица кровь. Кто-то должен был начать откровенный разговор, но я начинать не хотела. Филипп тоже тянул, и я не могла понять, о чём он думает.
37.
Филипп не произнёс и слова до самого возвращения домой. Он знал что должен, кто-то всё равно должен был заговорить, но потом его взгляд падал на Софью или что там было вместо привычной Софьи Ружинской, и всякое начинавшееся стремление обращалось в ничто.
В молчании поднялись до квартиры.
–Умойся, – посоветовал Филипп, точно Софья сама не могла догадаться до этого. Могла, конечно, но молчание стало очень уж тягостным, и выносить его было невозможно.
Она кивнула, препираться не стала, пошла прямо в куртке в ванную. Всё равно и шарф, и воротник были уже залиты кровью. Филипп проследил за её исчезновением за дверью, не выдержал и направился на кухню. Там открыл дверцу барного шкафчика…
Было очень рано для алкоголя, но Филиппу было всё равно – его нервы не находили утешения и успокоения, даже подобия покоя не знали, и ему требовалось хоть в чём-нибудь обрести опору, хоть через какое-то средство выплеснуть весь ужас.
–И мне, – тихо сказала Софья. Оказывается, она уже была на кухне. Волосы мокрые. Лицо тоже, но уже успела переодеться.
Филипп представил размышление о вреде алкоголя на голодные пустые желудки с самого утра и против воли рассмеялся – да, в их ситуации только о здоровье и беспокоиться! Особенно Софье, которая по показателям даже проходной медкомиссии должна уже в самом лучшем раскладе в коме валяться.
–Легко, – Филипп плеснул и ей. Мутно-янтарная жидкость отозвалась в стакане плавной жизнью, когда Софья подняла стакан.
Она выпила и даже не поморщилась. Филипп помедлил, но повторил за нею. Она отставила стакан раньше, дождалась, когда он опустит свой и пододвинула к нему опустевшую посуду:
–Давай ещё.
–Не стошнит? – мрачно поинтересовался Филипп, покорно наливая ей. – Ты же так и не ела.