–Что? – тихо переспросил Филипп. Ужас наползал на его лицо. – Что ты…
–Убей…убей меня, – прошептала Софья. На этот раз они все услышали. Но что было делать с услышанным? Как им оставалось это пережить?
–Софья! – Майя отмерла и бросилась к Ружинской, но замерла по пути, не решилась приблизиться. Софья едва глянула на неё и отвернулась, потеряв интерес.
–Это последний шанс, – сказала она уже громче. – Филипп, пожалуйста.
Филипп смотрел на нее так, будто бы совсем не видел, но правда была в том, что он не хотел её видеть и многое отдал бы за то, чтобы не слышать.
Она поднялась. Поняла, похоже, подошла к нему, села рядом, не считаясь со снегом и стылой землёй, тронула его за плечо.
–Взгляни, – попросила она, и Филиппу ничего не оставалось, как покориться ей.
–Ты жива! – влезла неуместная Майя и Игорь, чувствуя подвох, оттащил её в сторону.
–Тебе нужна помощь! – крикнул он. – Слышишь, Софья?
–Уйдите, – попросила она, но снова не оглянулась. Вместо этого она потянулась ледяной рукой ко лбу Филиппа. И тот, цепенея от ужаса и отвращения, наблюдал за её движением.
Он бы хотел убежать, но её рука обещала ему истину. Страшную истину, страшный ответ на неожиданное (или ожидаемое) появление. Правда, никто не предупредил его, что будет так больно. И что он едва не задохнётся под тяжестью песка…
***
–Что с ним? Что ты сделала? – Майя реагировала как нормальный человек, и это было прелестно. Только ради этого её надо было взять с собою, чтобы хотя бы помнить о том, как быть прежним.
–Филипп? – Игорь выступил вперёд, готовый прикрыть собою Майю, если придётся. Но не пришлось – Софья, соизволив взглянуть на него, ответила:
–Он испытывает то, что будет со мной.
Филипп выглядел ужасно. Цвет его лица сравнялся по цвету с той же серостью, каким светило лицо Ружинской, принявшее на себя весь лик посмертия. Но цвет кожи – это ещё ничего, в конце концов, щёки его понемногу розовели, едва-едва различимо, но на фоне мертвенного лица они казались проступающей кровью.
Страшнее были глаза. Взгляд, который можно было описать одним словом – «пустота». Пустота жизни, пустота, за которой и таилась суть смерти и забвения, одно проклятое Ничто, из которого когда-то явилось всё сущее, и куда всё сущее должно было кануть.
В этой пустоте не было жизни. В этой пустоте не было боли. Там было одно ничего и от этого было жутко. Отсутствие всего – от вкуса и осязания, до слуха и зрения, одна серость, вязкая, прилипчивая…
–Что значит…– Майя начала говорить, но осеклась. Пустой взгляд Филиппа был страшнее всего, что она когда-либо видела, а она видела тени мёртвых. Но тени мёртвых хоть как-то говорили о жизни, а пустота не говорила ни о чём.
–Филипп? – позвал Игорь и Софья снова коснулась ладонью Филиппа, перебирая оцепенение из ничто на свою душу.
Он вздрогнул, очнулся. Взгляд его стал осмысленным, теперь в него вполз ужас, и это было уже победой. Ничто было куда хуже.
–Что это было? – спросил Филипп так тихо, что даже стоящая подле него Майя не разобрала слова и только по шевелению губ увидела, что он что-то спросил.
–Как ты? – поинтересовался Игорь, пытаясь отстранить Филиппа, от Ружинской, но та как пригвоздила его взглядом.
–Что это? – спросил Филипп уже отчётливее.
–Мой конец, – отозвалась Софья. – Уходящий оставляет мне последнюю дверь для побега. Твой путь сюда – это…
Она замялась, потом махнула рукой:
–Не важно. Это мы. Я, вернее. Помоги мне. У меня мало времени. Ты видел, что меня ждёт, видел, как мне будет больно, и этот песок, ты чувствовал?
Филиппа передёрнуло, он нервно одёрнул одежду, словно по нему кто-то пополз, и ответил:
–Погано. Как насекомые.
–Может быть так и есть, – признала Софья. – Помоги мне. Убей меня.
Убей меня! Так просто, так легко она это произнесла, словно речь шла о подмене на смене или просьбе сходить в магазин.
Но Филипп уже был там, где нельзя бывать живому, она перенесла его в кусочек своей памяти, передала ему свои ощущения в тот момент, когда Уходящий пытался её низвергнуть в пески.