И не успела я сообразить, как она разжала руку.
А на лестнице уже показалась вся честная компания. И Филипп был впереди с Зельманом. Он, похоже, прекрасно чувствовал себя в прежней компании. Да и компания, за исключением Альцера и Владимира Николаевича была к нему уже почти тепла.
Мы с Гайей стояли внизу, ждали их приближения.
–Ты же не куришь, Софа? – усмехнулся Фиилпп, сбегая вниз, – ну что, в прежний штаб?
Владимир Николаевич угрюмо кивнул, поймав мой вопросительный взгляд. Видимо, полезность Филиппа победила уязвлённое самолюбие.
–Курю, – возразила я из того же детского сопротивления, которое находило и на нашего начальника. – И пью, и ругаюсь матом.
–Не замечал, – признал Филипп.
Он был весел. Только что мы были в квартире погибшей молодой женщины, погибшей ужасным и невообразимым способом. А он был весел!
–Помогите! Человеку плохо! – мои размышления прервал крик с улицы. Не сговариваясь, мы все обернулись на звук – он шёл из-за входной подъездной двери. Торопливо метнулись туда, путаясь в руках и ногах друг друга. Каждому хотелось оказаться первым, и в и тоге первым оказался там Альцер.
Он застыл как статуя, и нам пришлось коллективно пихнуть его в сторону, но – винить Альцера было нельзя. Едва ли реакция кого-то из нас была бы лучше.
–Твою…– прохрипел Филипп, и отшатнулся.
А я даже не взглянула на него. Я никак не могла отвести взгляда от распростёртого прямо на крыльце Павла, безучастно глядевшего в небо.
–Он вдруг осел…прямо на крылечко! – проголосила какая-то напуганная женщина, ища в наших лицах ответ и помощь.
–Отойдите, – рубанул Зельман, отодвинул её в сторону и склонился над Павлом.
–Не загораживайте проход, гражданка! – как я сама Альцера, так и меня тотчас пихнули в спину, не от зла, конечно, от необходимости.
Я покорилась и отползла в сторону. Гайя поддержала меня, хотя, судя по её бледности, противоречившей зимнему воздуху, её бы саму поддержать…
Зельман распрямился решительно и быстро, не глядя на нас, ответил на невысказанный замерший вопрос:
–Всё, ребят.
12.
Разобщённость исчезла. Какая могла быть гордость, когда не стало человека? Слепая дача нелепых показаний: не знаем, не видели, ничего не понимаем сами, нет, не жаловался, и такой же сухой приговор:
–Сердце.
Какое, к дьяволу, сердце? Павел молод! Был молод. И как нелепо это случилось! Почему он умер? Жаловался? Нет, кажется, нет. даже таблеток не пил. Всегда здоров, всегда собран. Был здоров. И был собран.
Был. Теперь это вечное «был» стало неотступной тенью. Тенью дружелюбного (а с виду и не скажешь) человека.
Загрузились в микроавтобусик. Владимир Николаевич мотнул Филиппу, мол, езжай с нами. Филипп встрепенулся – всё-таки, когда-то и Филипп был учеником Владимира Николаевича и всё ещё тлело в его груди что-то тёплое, помнящее об этом. Хотя Филипп и знал, что Владимир Николаевич тот ещё махинатор и за чудачествами скрывает и деньги, поступающие на Кафедру, и зарплаты. Но всё же! Всё же, как не благодарить того, кто повёл тебя к твоей дороге?
Филипп влез в микроавтобусик к остальным и ощутил прилив тоски. За рулем обычно сидел Павел, и сейчас – весь состав Кафедры, ещё не осознавший в полной мере утраты – да и как можно было то осознать? – на автомате залез в салон.
Но кто же тогда за рулём?
Краткий перегляд среди тех, кто был в состоянии переглянуться: Гайя на Филиппа, тот на Альцера, Альцер развёл руками…
Гайя не водила машину, у Филиппа были где-то права, но он не был хорошим водителем и уж тем более не мог сладить с маленьким, но всё-таки автобусом. А Альцер был гостем по обмену, и, хотя прекрасно знал язык, говорил почти без акцента, но его права были выданы в Германии, и здесь не имели силы.
–Я поведу, – прошелестел Зельман, и ловко выскочил из салона. Хлопнуло – он уже устроился на водительском месте…
Понемногу тронулись с места. Зельман вёл осторожно, не спешил, и сверялся с навигатором. Но это было движение и Владимир Николаевич начал успокаиваться, прикрыл глаза – в голове его пульсировало от усталости и ужаса. Сегодня он потерял сотрудника. Сегодня он потерял Павла. Павла, который работал здесь сколько…