–Возьми бахилы, – прошелестела Гайя, подавая Филиппу шуршащую пару. Протянула, и как не было её внимания – уже отвернулась.
Владимир Николаевич упал в ближайшее кресло – точь-в-точь заслуженный, но безнадёжно уставший полководец. А они вокруг – безмолвные солдаты, которые в чё-то его подвели.
Этот человек должен был что-то решить. Он и сам это знал, но не знал с чего начать. То ли с обсуждения Нины, то ли с обсуждения смерти Павла, то ли со звонка туда?..
Но всхлипнула Майя, ему пришлось отмереть:
–Ружинская, помоги Майе умыться. Гайя, найди номера родителей Павла. Им…надо сообщить. Зельман – сделай нам кофе.
Софья даже обрадовалась будто бы возможности скрыться с глаз. Она осторожно взяла Майю под руки и потащила её в коридор – слышно было как звякнул хлипенький замочек туалетной комнаты.
Гайя осталась без движения. Она уточнила:
–Вы хотите, чтобы я сообщила родителям Павла?
Она поняла правильно, но желала, чтобы в тоне её, где особенно остро выделилось «я» прозвучало то недовольство, которое Владимир Николаевич заслужил.
–Именно, – подтвердил Владимир Николаевич.
Это было наказание. Очередной тычок за то, что Гайя была непокорной, своенравной, и за то. Что он чувствовал в ней угрозу. Ему было проще смириться с присутствием предателя-Филиппа, в котором не угасал никогда настоящий интерес исследователя потустороннего мира, чем с нею – мрачной, нелюдимой, неотступной, внимательной.
Филипп, по меньшей мере, никогда не был так упрям и непоколебим в своей мрачности.
–Разве не вы руководитель? – спросила Гайя медленно. Она знала, что её ненавидят, и знала, что по сравнению с той же Ружинской или Майей – она сильна. Но это было слишком. Как сообщить родителям о том, что их единственный сын больше не приедет к ним на ужин никогда?..
–Потому и даю тебе поручение.
Филипп чуть не вызвался заменить её в этом щекотливом деле. Гайя ему не нравилась, но он всё-таки ощутил, что должен бы и заступиться за неё. И, может быть, находись они в другом месте, Филипп бы сделал это, но они находились в штабе, который очень многое заложил в личность самого Филиппа и он спохватился, вспомнил, что в коллективах надо вести себя иначе, и не защитил Гайю.
А вот Альцер не понял ещё этого коллективизма. Одно дело – когда надо было узнать у Ружинской, что она скрывает от всех них, а другое – напрямую подводить человека к неприятному и неподходящему делу.
–Я могу позвонить, – сказал Альцер.
–Нет, позвонит Гайя.
Гайя могла спорить, но не стала. Она круто повернулась, прошествовала к столу и принялась рыться в личных делах своих же коллег. Она производила нарочный шум, им выражая своё недовольство, но всё-таки нашла номер, взяла телефон, повернулась лицом к Владимиру Николаевичу, набрала, дождалась ответа…
–Здравствуйте…– произнесла она, не сводя взгляда с начальника.
Тот хотел скрыться, но Гайя его как пригвоздила к месту.
Пропустив краткий обмен любезностями, Гайя назвала имя и сообщила, что звонит по поручению начальника, звонит с дурной вестью.
–Ваш сын скончался.
Сухим голосом Гайя выразила сожаление и сообщила, что сейчас вышлет все данные о морге, в который его отправили. Предложила также, и обращаться за разъяснениями по этому номеру.
Закончив беседу с полуживыми от ужаса людьми, Гайя положила телефон на стол.
–Сделано, начальник, – отозвалась она.
Это было демонстрацией, но такой едкой, что даже Филиппа замутило. Он вспомнил, что собирался перехватить Ружинскую, и спросил:
–Напомните мне, а где здесь можно помыть руки?
–Коридор, первая дверь, – ответил Зельман.
Он единственный выполнял поручение Владимира Николаевича. Добросовестно вскипятил чайник, расставил чашки. Для Филиппа, правда, нашёл чуть сколотую, но уже извинился взглядом…
Зато сдвинул уже стулья, чтобы рассесться можно было за три стола всем. На каждую умудрился ещё и поставить что-то на перекусить. Пусть ни у кого не было пока аппетита – Зельман считал неприличным ставить пустой кофе. Так появилась вазочка с каким-то вареньем (Гайе смутно вспомнилось, что это Майя покупала как-то к полднику, да так и забыла), вафли, коробка конфет и ещё почему-то бутерброды с сыром.