–Я не хочу так поступать, Софа, – зашептал Филипп, – но так будет лучше. Сама спасибо скажешь! Идём!
Софья не успела опомниться, как её уже почти втолкнули в кабинет. На её лице было множество чувств, её можно было прочесть почти не скрываясь, но все были подавлены и мрачны и относились в этот час с каким-то особенным сочувствием. Филиппу даже дали место. Он галантно пропустил Ружинскую впереди себя и подвинул ей стул, после чего сел сам.
–Все? – Владимир Николаевич будто очнулся. – Хорошо.
Он прочистил горло и поднялся, держа кружку кофе в руках словно поминальный бокал, обратился к своим и не своим:
–Мы потеряли сегодня нашего сотрудника, нашего коллегу, нашего друга, нашего Павла. Обстоятельства его смерти – загадка. Загадка того, как молодой человек может так… простите, мне тяжело говорить. И я, если честно, не привык говорить о подобном. Я думаю, Павел заслужил того, чтобы мы про него не забыли, и заслужил, чтобы обстоятельства его смерти мы исследовали подробно.
Владимир Николаевич смотрел на всех одинаково, но Софью кольнуло нехорошим предчувствием. Она не могла знать, что Владимир Николаевич как и Гайя умел кое-что додумывать и о чём-нибудь догадываться, и в этом кроилась тоже причина, по которой Филиппа не погнали тряпкой и метлой, а допустили как равного.
Владимир Николаевич мечтал о продвижении, о славе, о повышении до министерства, где ему уже не надо будет уводить деньги (здесь он искренне оправдывал свои действия малой зарплатой), и где будет ему почёт и настоящие дела.
И виделись ему ключами к этой дорожке Филипп и Ружинская.
–Мы расследуем обстоятельства его смерти, и всё проясним о том деле, которое его, быть может, и погубило.
–За Павла! – Зельман поднял свою кружку.
–За Павла.
–За него.
Зазвучали голоса. Чокнулись кофейными кружками, в которых плескался кофе.
–Виски бы туда…вместе или вместо, – сказал Альцер.
Он не был поклонником алкоголя, но сейчас ему казалось, что так будет легче.
Владимир Николаевич кивнул:
–Я прекрасно понимаю. Обычно я осуждаю, но сегодня… я думаю, нам надо пообщаться с министерством. А вам – отдохнуть. Будем считать это указанием.
Зашевелились не сразу. Сначала Альцер побрёл в туалетную комнату, потом Майя принялась копаться в своей сумочке, как-то бецельно и суматошно, словно надеялась найти в ней ответ. Потом Гайя, не обращая ни на кого внимания, вытащила из кабинетика коробку с бумагами, вытряхнула её там же и…
–Ты что делаешь? – удивился Зельман.
–Собираю его вещи, – объяснила Гайя, уже шурудившая в столе Павла. Она открывала ящик за ящиком, складывала (не скидывала, а именно складывала) его ручки, блокнотики, рассечку, обувной крем, набор салфеток для протирки монитора, еще какую-то его личную мелкую дрянь…
–Зачем? – Зельман вздрагивал от каждого движения её рук.
–Родителям надо отдать, – Гайя говорила жёстко, исповедую ту демонстрацию, которую избрала при звонке родителям Павла. Её видели неприятной – пусть видят.
Зельман поколебался ещё немного, задрожали тонкие губы, собираясь в протестное слово, но расслабились. Разум победил и Зельман принялся ей помогать.
Филипп решил быть полезным и принялся носить кружки и чашки, мыть их тут же. Он был уверен в своей победе и в своей власти над Софьей, что даже не подумал о том, как она сильно ждала его ухода.
А она ждала.
Он был груб и неправ. И Софья отчётливо это поняла. Она думала всё то время, что было ей отпущено с чашкой кофе. И поняла, что так нельзя. Это неправильно. Всё неправильно. Долго выбирала – кому? Кому довериться?
Майю отвергал сразу. Софья не считала её серьёзной, да и выглядела Майя слишком сломленной. Альцер? Нет, Софья не могла довериться и ему. Как и Владимиру Николаевичу. Оставались двое: Зельман и Гайя. Гайя вроде бы должна была бы и отпасть, но Софья не могла отрицать того, что потеплела к ней за последнее время. К тому же, Гайя была сильна и предлагала свою помощь. Зельман?.. Привлекательная кандидатура.
Она решила положиться на судьбу, так ничего самой и не решив, и судьба показала ей. Она оставила их обоих за одним делом, и оставила саму Софью без Филиппа. Колебаться было поздно.