Или я просто пьяна.
Я сделала лишь глоток и продолжила свой рассказ.
–Поэтому ты интересовалась временной аномалией? – спросила Гайя, – поэтому так отреагировала, когда узнала, что в квартире Нины остановились часы?
Я кивнула:
–Что-то вроде такого.
–У Владимира Николаевича ты зря спрашивала, – сказала Гайя. Зельман посоветовал ей:
–Давай она сначала договорит, а потом мы уже будем выводы делать? Продолжай.
Гайя неохотно подчинилась, но ещё дважды прервала меня. В первый раз, когда я рассказала о забытом на квартире Карины шарфе (тут она ойкнула, вспомнив, видимо, собственный упрёк в сторону моего оставшегося тонкого шарфа); а второй раз когда я рассказала о том, что Филипп о моём решении обсудить с ними ничего не знает 9тут она усмехнулась).
Я замолчала.
–Это всё? – спросил Зельман.
Это было не всё. Я ещё не рассказала часть, связанную с Агнешкой. Важную часть. Но мою часть.
–Нет.
Я протянула одну руку к Зельману, другую к Гайе – обоих взяла за руки. Сама не знаю, откуда взялась эта сентиментальность, но мне показалось, что это будет правильно.
–Соф…– Гайя смутилась, но руку отдёргивать не стала.
–Есть тайна! – прошептала я.
Тайна, которая мне не принадлежала. Тайна, которой меня шантажировал Филипп. Тайна, которую я сейчас должна была выдать, потому что отступления не было, и я сама себя загнала в угол.
–Никому, – взмолилась я, – никому, никому не говорите. Филипп посвящён и…
–И? – тихо спросила Гайя.
–Софа, я не скажу, – Зельман встревожился.
–И я, – подтвердила Гайя.
Я глянула в её лицо – мраморное, волевое лицо. Её же за это мы и недолюбливали. За волю. А Зельман? Интеллигентный хиляк себе на уме, но только с виду…
–У меня есть полтергейст…– выронила я.
И быстро, пока они не успели прийти к общему мнению, что я пьяна в хлам, я принялась рассказывать. Рассказывать о том, как в детстве стала видеть в своей квартире девушку, как поняла, что никто её больше не видит, как не могла приглашать никого к себе в гости, осознав, что девушка реальная.
–И у тебя с ней…разговор? – Зельман потрясённо налил коньяк всем. Сделал знак барной стойке. Руки его тряслись и коньяк кончался, а у Зельмана проступила череда потрясений.
А что я могла ещё отрицать?
Я говорила долго. уже принесли нам опять коньяка и убрали кое-что из тарелок, уже плеснули мне снова в стакан, и я даже его пригубила, когда иссушилось горло. А я всё никак не могла объяснить, что Агнешка – это часть моей жизни, и…
–Значит, Филипп тебя шантажировал этой тайной? Поэтому ты открылась нам? – голос Зельмана чуть подрагивал от выпитого.
–А увидеть Агнешку можно? – спросила Гайя одновременно. Она была тоже под впечатлением.
Я кивнула обоим.
–Шантажировал, и, думаю, можно. Я объясню ей. Она послушает. Она сможет. Она сама показалась Филиппу.
Я ждала их приговора. Я смотрела то на Гайю, то на Зельмана, ища в их лицах ответ и надежду. Я уже жалела, что рассказала им. Я уже жалела о своей откровенности, но что я могла изменить сейчас?
А если они решат забрать Агнешку?..
Запоздалый ужас сковал горло, и я поперхнулась этим страхом, и острее впилась взглядом в лица коллег и моих судей. От них сейчас многое зависело.
–Трындец, – провозгласила Гайя, – Софа, я подозревала, что ты влезла во что-то, но то, что ты рассказала – это просто трындец.
–А почему мы тогда так много не знаем о полтергейстах, если у тебя живёт целый, настоящий, контактный? – Зельман оправлялся быстрее.
–Она не отвечает на многие вопросы. А я не могу её шантажировать или пытать. Она и без того согласилась рассказать правду об Уходящем.
–Ты могла бы уже сейчас владеть информацией, – заметила Гайя.
–Не хочу.
–Почему?
Как тебе объяснить? Я посмотрела на неё, не зная этих нужных слов. Как это – почему? Меня мутит, меня тошнит, меня отвращает уже от всего, что связано с этим Уходящим! Или что он там…