–А ведь и правда профессионал, – вздохнула Гайя, – выпил больше всех и трезвее всех будет вечером. Не замечала? Он иной раз как будто с похмелья приходил. Но да ладно, дело его. Боишься?
На улице меня тоже слегка повело, и я не сразу сообразила, о чём Гайя спрашивает:
–Ну…нас больше. Филипп один. Не хочу, чтобы ссора вышла, но и так как он делает, тоже не хочу.
–Спасибо, Соф, – неожиданно тепло и живо сказала Гайя, – я не верила даже, что ты мне доверишь такую важную тайну. Разумеется, я сделаю всё, чтобы оправдать твоё доверие, но… Зельман прав – не бери на себя слишком много.
Слышать от Гайи такую теплоту было непривычно. Я смутилась:
–Ты на такси?
–Дойду до автобуса. А ты?
–Мне недалеко. Дойду пешком. До вечера.
–Соф! – я уже пошла. Когда Гайя окликнула меня. Я обернулась. Хмель бродил и крепчал во мне. Странное действие. Я уже и забыла когда пила так много.
–Что?
–Будь осторожна. И будь на связи. Всегда! – Гайя махнула мне рукой, – если что – звони сразу!
Простые слова. Они произнесены были Филиппом, произнесены были Гайей. Но я твёрдо осознала, что Филиппу я едва ли захочу звонить, а вот при случае Гайе позвоню. Просто потому что она честнее ко мне. И ещё – потому что мне нужна помощь, а не просто попытка влезть в самые мрачные тайны за счёт кого-то.
14.
Филипп ненавидел наивных людей. Да, порой эти люди приносили ему доход, когда даже не пытаясь мыслить логически, приписывали всякий происходящий их шум паранормальной активности, но Филипп всё равно не считал наивность милым или полезным качеством, напротив, в его мировоззрении наивность граничила с тупостью.
О Софье Филипп был куда более лучшего мнения. Да, она вела себя глуповато, но он объяснял это страхом и даже понимал её. Но вот стерпеть эту выходку было сложнее.
Неприятный разговор произошёл на улице, у подъезда. Филипп подъехал к назначенному Софьей времени, вышел из такси – собранный и готовый к неизведанному, и увидел, что тут уже имеется нехорошая компания – Гайя и Зельман.
Филипп сразу всё понял. Слова Софьи были уже как бы запозданием:
–Они всё знают.
Софья произнесла эту фразу с вызовом, желая скрыть собственную трусость. Она понимала, что реакция Филиппа будет далека от дружелюбной, и потому стремилась сама напасть.
Гайя криво улыбалась. Ей было неуютно, но она ощущала свою правоту. Зельман держался собой всё время, пока Филипп пытался выговорить Софье всё, что думал об её интеллекте:
–Ты понимаешь, насколько это рискованно? Ты вообще умеешь хранить тайны?
–Нам не справиться вдвоём! – Софья огрызнулась мгновенно. Она уже прокручивала в уме все аргументы Филиппа и по всему видела себя правее его.
–Агнешка живёт не у тебя, а у неё, – заметила Гайя, устав от препирательств Филиппа с Софьей. – Мы уже знаем про неё, да.
Филипп померк. Он хотел было возмутиться повторно, сказать, что в таком случае, он имеет право тоже выдать все секреты кому-нибудь, той же дурре-Майе или Владимиру Николаевичу, да и вообще – высказать, что Софья доверяет непроверенным людям.
Но сразу осознал то, что сейчас мудрее промолчать. С этой троицы станется отвернуть его вообще от этого дела, не пустить до Агнешки. А тогда – прощай, информация! А что касается мести и отыгрыша за своё бессилие и за обман себя – что ж, он это успеет.
–Если тебе не нравится – уходи, – предложил Зельман. Он оставался таким же спокойным и собранным как и всегда. Нельзя было сказать, что хоть что-то тревожило его в этом мире в эту минуту. Самообладание его было железным и не вязалось с внешностью интеллигента-ипохондрика.
Гайя подобралась. Ей предложение Зельмана понравилось. Софья наоборот испуганно взглянула на Филиппа, но взяла себя в руки:
–Ты можешь уйти, да. Но я бы хотела, чтобы ты остался. Смирись, я давно говорила, что нам нужны люди. Эти люди помогут нам. Они обещали тайну.
–Также как ты? – не удержался Филипп, но кивнул, – ладно, Соф, тебе видней.
Но поднимаясь в молчании до её квартиры, Филипп продолжал мысленно ругать Софью за опрометчивость, недоверие к нему, эгоизм и просто необыкновенную для неё своенравность.
–Готовы? – спросила Софья, когда они замерли в тишине перед дверью. В этот миг у Филиппа пропали все дурные мысли, сердце затрепетало в ожидании какого-то чуда.