Но сбережения росли очень медленно. Чем больше Бонгши старался, тем дальше, казалось, отодвигался успех. Физические силы отказывались идти в ногу с духовными и часто ему изменяли. Труд становился непосильным. В часы, когда вся деревня спала и только шакалы, как ночные сторожа, перекликались друг с другом, Бонгши работал при тусклом свете маленькой лампы. Много ночей провел он так, и не было в доме никого, кто бы запретил ему это делать. Вдобавок он плохо питался, да и зимняя одежда его совсем износилась — многочисленные прорехи, казалось, тайно приглашали холод войти в их отверстия. Обе предыдущие зимы Бонгши говорил себе: «Ну, я как-нибудь уж дотяну этот год, подкоплю еще денег; а когда на будущий год придет в деревню разносчик и принесет зимние одежды, я возьму их у него в долг и еще через год уплачу деньги. К этому времени мой денежный ящик будет полон».
Но благоприятный год все не наступал, а здоровье Бонгши становилось все хуже и хуже. И вот наконец он сказал Рошику:
— Я не в состоянии работать один на станке. Тебе тоже придется принять в этом участие.
Рошик ничего не ответил и только скорчил гримасу. Но болезнь вызвала у Бонгши дурное настроение, и он стал упрекать брата:
— Что с тобой станет, если ты бросишь нашу наследственную профессию и будешь без толку шататься целыми днями!
Слова брата были уместны и справедливы, но Рошику показалось, что никогда в жизни он еще не терпел такой несправедливости. Он не стал есть в этот день дома и пошел удить рыбу у водоворота.
Был тихий зимний полдень. Где-то на высоком размытом берегу пела птица шалик; за спиной Рошика в манговой роще ворковали голуби. На прибрежном мху расположилась стрекоза, расправила свои длинные прозрачные крылья и безмятежно грелась на солнце.
Рошик обещал в этот день Гопалу, что будет учить его играть в латхи[73]. Предвидя, что урок начнется не скоро, Гопал начал играть с червями, которых Рошик приготовил для рыбной ловли и положил в кувшинчик.
Рошик наотмашь ударил его по лицу. Шойробха сидела, вытянув ноги, на траве у воды, и ждала, когда Рошику захочется бетеля. Неожиданно он сказал:
— Шойри, я очень проголодался, не принесешь ли ты мне поесть?
Довольная девочка побежала домой и скоро вернулась с полным подолом риса, жаренного в патоке.
Рошик так и не подходил больше к брату в тот день.
Настроение у Бонгши было очень плохое. Ночью во сне он видел отца, а проснувшись, почувствовал себя еще более подавленным. Ему казалось, что отец не находит себе покоя на том свете из-за того, что их род может прекратиться.
Утром Бонгши почти силой усадил Рошика за работу — ведь речь шла не о каком-то приятном или неприятном деле, а о выполнении своего долга перед родом. Рошик стал работать, но дело шло туго: руки его утратили обычную ловкость, нитка поминутно рвалась, и много времени уходило на то, чтобы ее связывать. «Это потому, что у него нет никакой практики. Пройдет несколько дней, и руки привыкнут к работе», — думал Бонгши.
Когда Рошик увлекался каким-нибудь делом, его руки сами приспосабливались к работе, но на этот раз он не испытывал никакого интереса, и руки отказывались ему служить. К тому же товарищи, искавшие своего вожака, застали его за этим занятием. Рошик, как примерный мальчик, был занят работой, которой из поколения в поколение занималась его семья, и это вызвало в нем стыд и злобу.
Через одного из своих приятелей Бонгши известил Рошика, что собирается женить его на Шойробхе. Он надеялся, что приятное известие смягчит сердце брата.
Его ожидания не оправдались. «Бонгши воображает, что женитьба на Шойробхе — это предел моих мечтаний!» — сказал себе Рошик.
Его отношение к Шойробхе так резко изменилось, что она не осмеливалась теперь приносить ему бетель в подоле. Чувствуя что-то неладное, но не понимая, в чем дело, кроткая девочка горько плакала. Те маленькие права, которыми она пользовалась, когда Рошик играл на фисгармонии, были утрачены; лишалась она и возможности исполнять его поручения. Жизнь стала казаться ей пустой и полной обмана.
До этих пор всюду: в лесах и рощах, в храме Кришны, на реке и переправах, в затонах и прудах, на базаре, у кузнецов и плотников — Рошик чувствовал себя как дома. Все это было его владением, где он — один или с товарищами — делал что хотел и как хотел. Деревня и усадьбы местных господ составляли для него весь мир, и он никогда не ощущал потребности выйти за его пределы.