В темноте среди звуков
для слуха всегда ощутимей такой:
от жгучих порывов ветра
поскрипывает кровель железо…
И бесполезно,
как небо пытаться достать рукой,
тянуться к тому,
что ушедший век
навсегда от тебя отрезал.
VII
Вечером, когда темнота,
заползая в дом,
старается заполнить мебель
и все предметы,
неполноценный,
как птица с одним крылом,
поистрепавшийся календарь
напоминает о том, что летом
день был более долог,
а ночью небо как решето,
и деревья с листвой,
напоминающие динозавров.
Невозможно прожить
сегодняшним днем
потому лишь, что
сегодня
превратится в позавчера
послезавтра.
А сейчас
лишь часы постукивают
ходу времени в унисон.
Так и вечер осенний уйдет,
растворится, никем не замечен.
И желанье одно:
уж поскольку и должен
присниться сон,
лучше пусть будет кошмарным он,
нежели вечным.
VIII
Знаю, игла пластинки
почти что достигла края.
Вспоминая твой голос, вижу
прошлое наяву.
И, снова в пространстве комнат
твой силуэт различая,
я в зеркале отражаюсь,
а значит, еще живу.
И значит,
хранимы Богом
безмолвные стены дома.
Вновь тишину дополнив,
времени ход затих…
Если меня не станет,
может, поэт знакомый,
не приходя в сознанье,
новый напишет стих.
«Чем дольше крутить пластинку, тем неразборчивее слова…»
Чем дольше крутить пластинку,
тем неразборчивее слова.
Дует паршивый ветер с запахом креозота.
Себя облачив в доспехи,
точно дикая татарва,
стая птиц надвигается на линию горизонта.
Вечер привлекателен не более,
чем от статуи отвалившаяся рука,
жизнь протекает между
«как известно»
и «между прочим».
В запасе осталось довольно много
от русского языка,
только ни слова уже
не вставить в контексты строчек.
Как археолог находит радость
в откопанном ржавом ноже,
время находит радость в крушении идеалов.
И разница между тем, что будет,
и тем, что было уже,
представляется разве что
ночью под одеялом.
Часть II ОБЪЯВЛЕНИЕ ДЛЯ ГАЗЕТЫ № 2
Одичание одиночества
Время мысли
свивает в кружево,
в запредельность свою маня,
и сквозь окна текут ненужные,
отгоревшие
краски дня.
Из надломленных нот молчания
тишины проступает рев,
направляет во тьму отчаянно
город лампы
прожекторов.
Что начнется и что закончится,
свой отсюда берет разбег.
Одичание одиночества
здесь не высветлит даже снег.
Сквозь кусок темноты,
расколотый
ощущением холодов,
перекручены
нервы города
магистралями проводов.
«Не веря приметам, в разбитое зеркало глядя…»
Не веря приметам,
в разбитое зеркало глядя,
лицо свое бреешь
слегка затупившейся бритвой.
Ты грустен,
как будто скончался в Америке дядя,
а ты в завещанье его
оказался забытым.
И как одинокий солист
в мироздания хоре,
ты напрочь лишен
благ всеобщего одобренья.
Так хочется
бритвенным лезвием
чиркнуть
по горлу,
и тем прекратить
со вселенной докучные пренья,
и в этом поступке
хоть раз проявить свою волю!
Но с бритвой в руке
ты стоишь,
рассуждая пространно…
А мозг разъедая,
все дальше ползет паранойя,
собой заполняя
объем
черепного пространства.