Эмери покачала головой в знак отказа.
– Пошли, чего ты ждешь? – раздраженно повторил Антон. – Может, ты не поняла меня? Я хочу, чтобы ты пошла со мной.
– Хорошо.
Они вошли в библиотеку, Антон закрыл дверь и остановился перед широким письменным столом отца, опершись на столешницу. Он не предложил ей сесть. Вместо этого он открыл коробку сандалового дерева, богато инкрустированную перламутром, и достал длинную сигару. Церемонно отщипнув кончик, он закурил, демонстративно выпустив дым в лицо девушки.
– Хорошие сигары. У моего отца их много, жаль, что он умер, так и не успев выкурить их все. Итак, приступим. Как я уже говорил, ты выросла, не так ли?
«Странно, – подумала она, – зачем было приглашать меня сюда, чтобы еще раз повторить очевидные вещи?»
– Думаю, что да, – ответила Эмери.
– Ты стала красивой.
– Я…
– Я бы даже сказал, очень красивой. Такие девушки, как ты, часто бывают красивыми. Говорят, мулатки в Нью-Орлеане считаются одними из самых очаровательных женщин мира. А у тебя, Эмеральда, есть над ними преимущество: для таких, как ты, у тебя очень необычный цвет глаз.
– Что значит для таких, как я? О чем ты говоришь? – взорвалась Эмери.
– Разве ты не поняла? Конечно, о твоей черной крови, – растягивая слова, произнес Антон.
– У меня не черная кровь! И кожа у меня не смуглая. Я – это я! Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне?!
– Очень даже смею. Я здесь хозяин. Раз уж я вернулся в этот благословенный край, то должен извлечь максимум пользы из своего пребывания здесь. Должен же я быть вознагражден за собачью работу под палящим солнцем.
Он снова скользнул взглядом по ее стройной фигуре, задержавшись на вырезе ее платья.
– Какое мне дело до того, что тебе придется работать здесь как собаке! – закричала она. – Больше всего мне хотелось, чтобы ты убрался на свой Север и оставил нас в покое. Никто из нас не хочет, чтобы ты жил здесь, Антон. Ты доставляешь моей тете одни огорчения, укорачиваешь ей жизнь.
– Я собираюсь вести дела на плантации ради нее, – едко заметил Антон, – и вообще, не пора ли тебе замолчать? Я получил усадьбу, а вместе с ней и тебя, мою рабыню. И ты не смеешь перечить мне после того, как я выяснил, кто ты такая. Я имею на тебя все права.
– Нет! – закричала Эмери. – Ты не имеешь на меня никаких прав! Ты безумец!
– Я так не считаю и думаю, что мы поладим. Ты будешь моей, моей любовницей. И если ты согласишься, я буду молчать о твоем происхождении, и жизнь пойдет, как и прежде, а если откажешься.
– И что будет, если я откажусь?
– Окажешься там, где живут рабы. Я смогу это сделать. Может, тогда ты станешь более покладистой.
– Ты не сделаешь этого. – Она в ужасе отшатнулась.
– Почему же? – Он пожал плечами. – Ты ведь дочь беглой рабыни, не так ли? Дочь Офелии? Значит, ты тоже рабыня, кем бы ни был твой отец.
Не осознавая, что она делает, Эмери дала ему пощечину. Раздался громкий хлопок, и Эмери испугалась, что его могли услышать и вне библиотеки. Глаза Антона налились гневом.
– Будь ты проклята, рабское отродье! Еще ни одна женщина не посмела обидеть меня безнаказанно, теперь я точно возьму тебя!
– Тетя Анна не позволит тебе сделать этого, Антон, – сказала Эмери, стараясь избегать его гневного взгляда, – и ты это знаешь. Она…
– Моя мать ничего не сможет сделать, она просто не узнает.
– Узнает! Я сама ей расскажу. Ты не можешь посадить меня на цепь, как животное, чтобы она не узнала об этом.
– Ты не сделаешь этого. Моя мать слишком слаба здоровьем, и ты не посмеешь так расстраивать ее, если не хочешь, чтобы она умерла от сердечного приступа. Ты знаешь, что сказал доктор: любое волнение, любое сильное переживание, и…
– Я тебе не верю.
– Она сама мне сказала об этом вчера вечером в библиотеке. У нее всякий раз начинает болеть сердце, когда она поднимается по лестнице. И ты не должна волновать ее своими дурацкими проблемами.
Действительно, сердце у Анны было больное, и Эмери знала об этом. Анна уже несколько месяцев выглядела нездоровой. Эмеральда не раз заставала ее задыхающейся на лестнице. Антон увидел колебания Эмеральды, и в его глазах вспыхнул триумф.
Она в страхе попятилась от него к двери.
– Я люблю тетю и не хочу причинять ей боль, – прошептала девушка пересохшими губами, – но я не рабыня, никому не принадлежу и не собираюсь становиться чьей-либо вещью. Мне все равно, что ты думаешь. А теперь выпусти меня отсюда, пожалуйста. Чармиан ждет меня, мы собирались почитать. Если я сейчас не приду в спальню, она захочет выяснить, в чем дело, начнет задавать вопросы, почему и где я задержалась. Так что если ты не хочешь огорчать мать и в самом деле печешься о ее здоровье, то немедленно выпустишь меня отсюда.
Выскочив из библиотеки, Эмери побежала к лестнице черного хода, слезы гнева и обиды душили ее. Добежав до своей спальни, она упала на кровать и, уткнувшись в подушку, разрыдалась. Нельзя, чтобы ее услышали, иначе не избежать вопросов.