Он серьезнее многих коллег по перу относится к этой внешне дежурной приставке «научная». Экспериментальная авангардно-наркотическая проза, оккультная «жуть» и сказочная fantasy — все это не для него. «Я пишу научную фантастику. — сказал Франке в интервью американскому журналу «Экстраполейшн», данном в 1977 году, — предпочитая оставаться на твердой почве реальности (в смысле научно допустимого). Хотя, конечно, это не может пройти безболезненно для писателя-фантаста... И вместе с тем все, о чем я пишу, подчиняется только моим желаниям. Никаких ограничений, если не считать тех, о которых я сказал выше. Что касается давления рынка, то я давно выработал для себя формулу поведения со своим читателем. Я все время стараюсь оставаться разумным, рациональным, повествуя о том, что читатель в принципе способен понять и чему внутренне готов следовать».
В период с 1961 по 1965 год писатель буквально «выстрелил» обоймой из пяти романов, которые условно составляют его ранний период творчества. Это «Сеть мысли» (1961), «Клетка для орхидей» (1961), «Стеклянная западня» (1962), «Стальная пустыня» (1962) и «Башня из слоновой кости» (1965). Постараюсь воздержаться от пересказов, тем более что с тремя из перечисленных романов читатель будет иметь возможность познакомиться самостоятельно; обращу внимание лишь на некоторые сюжетные и структурные детали.
С первых же крупных произведений Герберт Франке утвердил себя в научной фантастике как последовательный, если не сказать — одержимый «антиутопист». Это не значит, что его мучит мизантропия, а мир предстает перед ним лишь в черном свете. Хотя за ним и закрепилась репутация писателя мрачного, беспросветного, «неутомимого адского конструктора, представляющего читателю один проект технократической преисподней за другим» (Ф. Роттенштайнер), сам Франке смотрит на собственное творчество иначе.
«Я не считаю, — сказал он в упоминавшемся интервью, — что мои научно-фантастические романы столь пессимистичны. Хотя и постулирую некоторые тенденции развития, которые могут привести нас к чрезмерно опасным последствиям... Но сам я не верю, что дело зайдет так далеко. Это не предсказание, не пророчество — я просто ставлю вопросы, веду с читателем на равных своего рода интеллектуальную игру. Даже в ситуации полного распада — есть ли выход? Думаю, что он всегда есть».
Как не хотелось мне приводить изрядно затасканное сравнение со «светом в конце туннеля»! Но что поделаешь — вон и в заглавие статьи оно перекочевало — ранние произведения Герберта Франке вызывают в сознании именно этот образ. В его каталоге антиутопий обязательно присутствует — не надежда даже, а какой-то еле уловимый намек на нее. На мой вкус, слишком законспирированный — как будто автор всякий раз одергивает себя, пообещав человечеству благоприятный исход. Быть может, из-за боязни определенным образом «разоружить» читателя — поверит, понадеется и руки опустит? Не знаю... Но с другой стороны, и особой завороженности нарисованным триумфом Зла — а ею, как мне кажется, грешат и произведения трех «китов» современной антиутопии: Замятина, Хаксли, Оруэлла — в произведениях Герберта Франке я не обнаружил.
Пробежим взором по страницам этих новых «карт ада», как назвал научную фантастику известный английский писатель Кингсли Эмис.
Гедонистический, утопающий в праздности «рай сытых» в романе «Клетка для орхидей», несомненно, навеян идеями Олдоса Хаксли. Как и в «Дивном новом мире», рай оказывается таковым лишь на первый взгляд. Возложив все заботы насущные на автоматизированных слуг, цивилизация платит за «беспроблемность» существования бесчеловечностью, переходит в прямом и переносном смысле на существование растительное. («А они думают?» — «Зачем им думать — они счастливы». — «А они размножаются?» — «Зачем, если они бессмертны»...)
А в романе «Сеть мысли» Франке отдает дань Замятину и Оруэллу, рисуя мир-застенок, где строгой регламентации подлежат на только поступки, не только мысли, но и сфера подсознательного. Самый страшный криминал — обладать воображением, фантазией, видеть сны, совершать нелогичные поступки; за все это преступника ждет принудительная лоботомия...
«Стеклянная западня», как убедится читатель, — это модель ада милитаризованного, мир-казарма. При чтении романа припомнится, наверно, и философствующий идеолог-палач О'Брайен из великой книги Джорджа Оруэлла «1984». То же упоение правящей элиты властью, своего рода безумие, при котором удовлетворение приносят уже не страдания жертв, не вырванное под пыткой заверение в лояльности, а скорее наоборот — наблюдение за непрекращающимися попытками заключенных этого мира-тюрьмы вырваться на волю, которая, само собой разумеется, представляет собой лишь фантом, иллюзию... «Допустим, ты пробил головой стену. Но что ты будешь делать в соседней камере?» — мрачно шутил польский сатирик Станислав Ежи Лец; лучшего эпиграфа к роману Франке, как мне кажется, не сыскать.