Выбрать главу

Мы:

Жених наш загорелся любовью, ярко горит,Яр-яр, горит.Ярко любовью горел наш жених, вот и сгорел,Яр-яр, сгорел.

Девушки:

Атласное платье красивой невесте очень к лицу,Яр-яр, к лицу.Если, ака, она атласу просит, атласу дайте ей,Яр-яр, дайте ей.
В горах жеребёнок ржёт, представляя себя конём,Яр-яр, конём.В доме невеста плачет, будто она на чужбине,Яр-яр, чужбине.

Мы:

Не плачь, девушка, не плачь, счастлива будешь ты,Яр-яр, счастлива ты!Дом с золотым порогом твой,Яр-яр, дом твой.

Вот так мы пели, пока, сказать честно, не вывели меня под руки со свадебного двора. Я вырвался, вбежал в комнату, где сидел Разык-ака в жениховском наряде, обнял его и стал громко рыдать, требуя достать где угодно моего отца. Говорят, я так плакал, что всем стало не по себе.

Меня отвели домой и уложили спать Дильбар с Зулейхой. Наутро, узнав о чудесах, которые вытворял на свадьбе, я не знал, куда деваться от стыда.

– Да, Ариф-ака, – продолжала Дильбар укоризненно. – Вы и к Рахбар-апе приставали. «Могу я сегодня повеселиться, – говорите, – мы в этом году снимем богатый урожай».

– Так и она была на свадьбе?

– А как же, она сидела рядом с Марией Павловной.

– Ох и посмеялись надо мной, наверное, а?

– Раис-апа засунула вам под тюбетейку десятирублёвку и говорит: «Гуляй, сынок, до устали, такое случается раз в жизни». А потом…

– А потом? – испуганно спросил я.

– А потом вы пригласили на танец меня.

– Не может быть!

– Правда, правда! Вы ещё сказали, что я вам не сестра, если откажусь сплясать с вами.

Вечером у нашей калитки появился верхом на своей кляче колхозный сторож Умурзакака.

– Ну-ка подсаживайся! – хмуро приказал он, указывая на место позади себя.

– А в чём дело? – спросил я испуганно.

– Председатель вызывает.

Не знаю, как доехали до правления. «За вчерашние выходки, наверное, – думал я. – Что ж, признаю свою вину, раз виноват, буду просить прощения, а там как хотят…»

В кабинете раиса, кроме Рахбар-апа, сидели дядюшка Разык, Мария Павловна. Видно, здорово я всем досадил, раз не смогли усидеть дома даже молодожёны. Дело, видать, серьёзное. Обсуждать будут меня… Бригадир, секретарь партийной ячейки, председатель колхоза – представительное собрание…

– Ну как, Арифджан, самочувствие? – поинтересовалась Рахбар-апа.

Я молча опустил голову.

– Ох и мастер ты, оказывается, петь «Яряр»!

Я опять промолчал.

– Да и пляшет он недурно, – вставила Мария Павловна.

Я поднял голову, взглянул на Рахбар-апу. Она улыбалась. Товба, о-о, товба! Будто мама сидит напротив меня: такие же чёрные глаза и брови, худенькая, круглолицая, смуглая, тонкие улыбчивые губы… Мама, мамочка моя…

В горле у меня застряло что-то острое, шероховатое, глаза застили слёзы.

– Арифджан, мы вот собрались, чтоб поговорить с тобой кое о чём, посоветоваться. – Рахбар-апа зачем-то. вышла из-за стола. – Тебе, наверное, известно, что в колхозе у нас нет бухгалтера…

– Ия! – удивился я. – А куда же подевался Кары-ака?

– Кары-ака не знает латинского алфавита, вконец замучил нас. В Коканде открывают шестимесячные бухгалтерские курсы. Хотим на них послать Разыка-ака, как ты на это смотришь?

Я пожал плечами.

– Вам виднее.

– На его место мы хотим назначить тебя.

– Меня?!

– Да, тебя, Арифджан. Тут я вот советовалась с ними, – раис-апа кивнула на дядюшку Разыка и Марию Павловну. – Лучшей кандидатуры не найти, говорят они. Ты умеешь организовывать ребят. Тебе поможет Парпибобо, да я и сама буду присматривать. Ты посуди, Арифджан, ты уже джигит настоящий, секретарь колхозной комсомольской ячейки…

У меня на душе светло стало, радостно, но в то же время огромной тяжестью навалился страх.

– Неужели можно так наказывать человека за то, что малость поколобродил на свадьбе? – слабо улыбнулся я.

– Это не наказание, – подмигнула раисапа молодожёнам, – а наоборот, премия… Премия за то, что украсил свадьбу пением и пляской. Но это не всё. Есть ещё вопрос…

Войне скоро конец, говорила Рахбар-апа. Жизнь вернётся в мирную колею. Вот тогда-то потребуется нам много-много учителей, врачей и агрономов. Поэтому мы уже теперь должны человек двадцать девчат и парней отправить учиться в Коканд, в разные учебные заведения. Она, раис-апа, считает, что мы с Марией Павловной должны заняться подбором кандидатур.

Целых три дня бились мы, пока набрали людей. Дело в том, что вначале никто не хотел ехать, боялись. Но когда Зулейха, Хайитбай и Акрам записались в педагогическое училище, желающих попасть в медицинское училище, железнодорожную школу, нефтяной техникум стало столько, что дело чуть не дошло до драки.

Я очень хотел, чтобы Дильбар тоже поехала, стала учительницей или медсестрой, но эта упрямица отказалась наотрез.

– Пусть вначале выучится Зулейха, – заявила она. – А я пока буду помогать вам растить детишек.

Даже Мария Павловна не смогла заставить её изменить своё решение.

Я постарался приодеть Зулейху, чтобы она не слишком-то выделялась среди тех, у кого есть родители. На новую одежду, конечно, у меня денег не было. Ничем не могла помочь и Тухта-хала. Вот я и отнёс мамины платья и безрукавки портнихе, попросил подогнать их на сестрёнку.

В ночь перед отправкой «новобранцев» в учебные заведения мы с Тухтой-хала не сомкнули глаз. Испекли лепёшек, нажарили урюковых косточек, приготовили сметаны, сюзьмы.

Утром у нашего порога появился Парпибобо, мы все сошлись в большой светлой комнате, дедушка собрался сказать напутственное слово.

– Илохи аминь… – начал дедушка, не сдержался, заплакал, как ребёнок, – илохи аминь… главное, дети мои… чтоб смерти не было… Езжай, дочка, учись, воспользуйся добротой нашего государства…

Тётушка дрожащими пальцами развязала поясной платок, вынула из него кошелёк, протянула Зулейхе.

– На смерть свою вот собирала, чтоб никому не быть в тягость, когда ударит час… Возьми, доченька. Не считай себя сиротой, не трави себе сердце… Слава аллаху, брат твой, Ариф, джигитом стал, теперь вы не хуже никого…

Когда мы пришли к правлению колхоза, все отъезжающие уже сидели на двух арбах с высокими колёсами и с нетерпением ждали нас. С ними ехала Мария Павловна, которая должна была разместить всех в Коканде по учебным заведениям. Увидев нас, она шагнула навстречу, поинтересовалась, всё ли в порядке, помогла Зулейхе сесть на арбу, села сама.

– Поехали?

– Мария Павловна! – донёсся вдруг с передней арбы голос Хайита Башки. – Перед отъездом у меня просьба. Пусть Многодетный на прощание расскажет афанди.

Его поддержали и остальные отъезжающие.

– Ладно, – согласилась тётя Русская. – Только покороче, Арифджан!

– Проучился афанди в Кокандском медресе Ханым пятнадцать лет… – начал я, но меня перебил Хайитбай:

– В медресе или педучилище?

– Проучился он пятнадцать лет, – продолжал я, – но так ничему и не научился…

На этот раз мне помешал Акрамджан:

– Выходит, он носил на плечах не голову, а тыкву, как Хайитбай!..

Закончить анекдот мне не удалось, Мария Павловна, которая поняла, что нашим шуткам не будет конца, приказала арбакешу:

– Пора, трогайте!

Как только арбы тронулись с места, все, кто пришёл прощаться, заговорили разом, загалдели:

– Адыльджан, как приедешь, обязательно напиши письмо, мой жеребёнок!

– Носи деньги в поясе под рубашкой, а то в городе знаешь…

– Присматривайте там друг за другом. Будьте осторожны на улицах! Там машины!..

– Зулейха, почаще навещай Султана с Усманом, – не удержался я тоже.