В латинском варианте (ведь Данте читал Евангелие только на латыни!): vestimenta ejus facta sunt… candida nimis, qualia fullo («одежды его сделались… белыми весьма, какими белилыцик…») и так далее. Здесь необходимо обратить внимание на два момента: во-первых, в средневековых рукописях латинского Нового Завета, которыми пользовался Данте, перед словом fullo (белилыцик) стояло местоименное прилагательное nulllus (ни один, никакой), а во-вторых, Данте, упоминая о том, что снег никогда не достиг бы такой белизны, вместо наречия mai («никогда») употребляет на первый взгляд неуместное здесь прилагательное «никакой», причем вместо итальянского nessuno латинское nullus. Для тех, кто знает Данте, это почти прямое указание на то, что, вынашивая в сердце этот стих, поэт имел в виду нечто, в его памяти сохранявшееся на латыни.
Огонь и исходящий от этого огня свет (fiamma viva), золото и ослепительная белизна — вот те три компонента пасхального света, которые выделил Данте, когда пытался рассказать, как явилась ему milizia santa, то есть «святое воинство» in forma… di candida rosa или в виде белоснежной розы. Для автора «Божественной комедии» свет истинный или чистый (pura luce) есть в то же самое время, как говорит он в xxx песни «Рая»:
то есть «свет умный, полный любви, любви к истинному благу, которая полна радости, радости, что превосходит всякую сладость». Именно этот свет пронизывает все четвертое Евангелие. И вообще такие слова и такие понятия, как «свет», «любовь» и «радость» (наряду с выражением «жизнь вечная»!), составляют его, если так можно выразиться, основу. Именно они создают ту атмосферу, что чувствуется на каждой его странице. Данте подчеркивает, что свет, исходящий от Бога, полон любви, а эта любовь в свою очередь полна радости. Вспоминаются слова Иисуса: «Видевший Меня, видит пославшего Меня. Я свет пришел в мир, чтобы всякий, верующий в Меня, не оставался во тьме» (Ин. 12:45—46). И далее — из Прощальной беседы, где Он говорит: «Как возлюбил Меня Отец, так и Я возлюбил вас; пребудьте в любви Моей… Сие сказал Я вам, да радость Моя в вас пребудет и радость ваша будет совершенна» (Ин. 15:9—11).
Эта радость (по-итальянски letizia) заставляет вспомнить о том, что в латинском переводе 1-го Послания апостола Петра (1:8), когда говорится о «радости неизреченной и преславной», употребляется это же слово: laetitia inenarrabilis et glorificata; она, как подчеркивается у Данте, «превосходит» (trascende) всякую возможную сладость в жизни, или ogni dolzore. Слово dolzore — провансальского происхождения, хотя Данте, возможно, взял его из книги Иисуса Сираха, где говорится о том, что «мала пчела между летающими, но плод ее — лучший из сластей» (11:3), где единственный раз в латинской Библии употребляется слово dulcor — «сладость». При этом, однако, он, скорее всего, имел в виду слова из знаменитого гимна святого Бернарда Iesu dulcis memoria, или «Об Иисусе сладостно». Это абсолютно естественно, поскольку именно Бернард является проводником Данте по раю. В этом гимне есть слова:
Nil cogitatur dulcius,
Quam Jesus Dei Filius, —
что означает: «Нет в мыслях ничего сладостнее, чем Иисус, Сын Божий». Поскольку поэт имеет в виду именно ту радость, что рождается из той самой любви, о которой говорит евангелист Иоанн, можно предположить, что слова trascende ogni dolzore навеяны строчкой nil cogitatur dulcius из действительно прекрасного гимна, который С.С.Аверинцев назвал западным аналогом нашей Иисусовой молитвы.
Белым пасхальным светом и его сиянием наполнено все Евангелие от Иоанна. Это сияние и есть тот свет, «который во тьме светит», свет, который тьма не может поглотить, это тот «свет миру», который явлен во Христе. Это тот свет, который распространяется вокруг Его фигуры, когда Он в лунную ночь идет по воде. Свет луны отражается на поверхности воды (Ин. 16:21), и мы можем представить себе это белое сияние в ночи, этот пасхальный свет…
Но почему все-таки именно четвертое Евангелие оказывается пасхальным? Почему его текст так настойчиво напоминает нам, что все события, вся атмосфера этого Евангелия связаны с Пасхой иудейской — праздником, который ежегодно совершался и совершается ныне у иудеев в память об освобождении евреев от египетского рабства? Что такое Пасха для израильского народа? Это пронзительное воспоминание об обретении свободы. В пасхальной Агаде, небольшом трактате из Талмуда, где говорится о том, как надо праздновать Пасху, есть замечательные слова: «Пусть каждый знает, что не его далекие предки вышли из Египта, а вышел он сам». Каждый должен почувствовать, что он был рабом, а теперь стал свободным. Пасхальный путь, который вместе с Моисеем некогда проделали, а затем повторяли из поколения в поколение иудеи, наверное, необходимо преодолеть каждому. Таким образом, читая Евангелие от Иоанна, мы тоже проходим путь от рабства к свободе. Основная мысль, красной нитью проходящая через все Евангелие, — это мысль о свободе, к которой ведет нас Бог, освобождая из дома рабства.
В этой связи нельзя не вспомнить первую заповедь, которую Бог дал людям на Синае: «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства» (Исх. 20:2). Бог — это не просто абстрактный, царящий в мире и над миром Творец. Нет, это мой Бог, Который вывел меня из дома рабства. Личный характер веры становится особенно ясен, когда мы вчитываемся в эту заповедь. Речь здесь идет не просто о единобожии, а о том, что Господь касается меня лично и лично меня освобождает из рабства и выводит на свободу. Не случайно потом Иисус скажет: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8:32).
Истина всегда освобождает, а христианство есть высшая свобода. Уверовавшие в Иисуса иудеи говорят:
«Мы семя Авраамово и не были рабами никому никогда; как же Ты говоришь: сделаетесь свободными? Иисус отвечал им: истинно, истинно говорю вам: всякий, делающий грех, есть раб греха… если Сын освободит вас, то истинно свободны будете» (Ин. 8:33—36).
Подобно тому как Моисей вывел народ из дома рабства, Иисус выводит нас из другого дома рабства — рабства греха. Вот что представляет собой пасхальный путь. И он удивительным образом обозначает именно личную связь каждого человека с Богом, связь, без которой невозможно христианство.
Если внимательно читать апостольские послания, то нетрудно увидеть, что, например, в Послании к Галатам, которое обычно называют посланием христианской свободы, прямо говорится: «К свободе призваны вы, братия» (Гал. 5:13); здесь содержится призыв ее, свободы, держаться и с ней не расставаться. Это же мы увидим и в других апостольских посланиях. Так, апостол Павел к теме свободы возвращается постоянно. Вне свободы невозможна вера, утверждает он. Действительно, вне свободного пути, без свободного выбора того или иного решения вера невозможна.
В тот день, когда приближается Пасха, Иисус изгоняет из храма всех, кто там торгует. Причем Он выгоняет не просто каких-то базарных торговцев, но и тех, кто меняет деньги для храмовой казны, тех, кто продает голубей, предназначенных для принесения в жертву. Из многих мест Священного Писания, и в частности из рассказа о Сретении Господнем, известно, что голубей, горлиц и других животных приносили в жертву Богу. Об этом рассказывается и в Евангелиях от Матфея, от Марка и от Луки. Однако в трех синоптических Евангелиях это событие связывается с Пасхой (но — с последней), а также с входом Иисуса в Иерусалим буквально накануне Его смерти, а в четвертом Евангелии оно отнесено к началу повествования.
Поэтому можно предположить, что все, о чем рассказывает Евангелие от Иоанна — начиная с изгнания торгующих из храма и кончая последними страницами, — это события Страстной недели, таким образом, все оно сконцентрировано вокруг последних дней проповеди Иисуса. Оно все выросло из рассказа о Страстях Христовых и из Его прощальной беседы, которая начинается словами: «Ныне прославился Сын Человеческий» (Ин. 13:31). Следовательно, нельзя говорить о первом и втором изгнании торгующих из храма. Речь идет об одном событии, но у синоптиков оно отнесено к концу Евангелия, так как в их повествованиях упоминается целый ряд эпизодов, имевших место до происшествия во храме. У Иоанна же все вообще сконцентрировано вокруг Страстной недели, вокруг Креста, вокруг кульминационного момента в проповеди Иисуса, в Его жизни и, наверное, в истории всего человечества.