Стахиев вовремя остановился, знал, что Аллаха нельзя критиковать: большего оскорбления для мусульман трудно придумать. Поэтому он сменил тему критики.
– Вы перекрыли проливы, ведущие в Чёрное море! А известно ли вам, что сие море ранее называлось Русским, а всё от того, что руссы ходили по этим проливам, пока вы не пришли в Константинополь. Вы нарушили…
– Как смеешь ты грозить, посол? Господь начертал нам по своему разумению властвовать над неверными учению Аллаха! – закричал Намоли-бей.
– Да-да, – гневно зачмокал губами визирь.
Едва сдерживая раздражение, Стахиев ответил:
– Не грозим мы вам теперича, не грозим, а указываем на недружественные действия ваши… – Рейс-эфенди опять что-то очень быстро зашептал на ухо визирю.
И тут нервы Стахиева не выдержали. Он громко и теперь с явной угрозой в адрес турецких сановников, чеканя слова, произнёс: – А чтобы вы не тешили себя угрозами в наш адрес, зачитаю послание матушки-государыни Екатерины.
Он вытащил из нагрудного кармана заветный свиток, оглядел притихших турок, развернул его, и стал читать короткий текст послания.
«Находим по разным действиям турецким и вашим донесениям, что наши с Портою дела дошли до степени неприятной, к войне подталкивающей. Коль будут грозить они нам, просьбы наши игнорировать, а паче в тюрьму послов наших бросать, извольте поставить султана в известность: ежель сие случится, то я камня на камне не оставлю в Крыму, а боле, и может быть, и в Царьграде ихнем». При этих словах лица турок перекосила злоба.
«Ну насчёт Константинополя я приврал маленько. Надеюсь, матушка-государыня меня простит, – подумал Стахиев. – А поди в штаны наложили от страху, господа эти, – любители танцев животами. Гляди-кось, как зенки-то на меня вытаращили».
Наступила тишина. Речь русского дипломата, только что, по их уразумению угрожавшего Блистательной Порте, привела турецких министров в ярость. В таком тоне с ними давно не говорили и, главное, где?… В центре Блистательной Порты, в султанском дворце…
– Блефует гяур, блефует, – на ухо визирю опять прошептал Намоли-бей. – В тюрьму его сажать надо, султан даст согласие.
– А если не блеф?!.. Тебе Синопа мало?!.. Последствия представляешь? – так же шёпотом, возразил визирь. – Голова у меня одна Намоли-бей, Аллах так придумал, и другой не даст. Тут думать надо.
Стахиев, видя замешательство турок, вошёл в раж и решил их добить.
– Полномочия данные мне государыней российской, дают мне право заявить со всей ответственностью, коли так случится, что просьбы наши не будут в удовлетворении дружеском, то вся миссия посольская Российского государства покинет Константинополь. Затем спокойно, не спеша, скрутив свиток, Стахиев с достоинством сел.
Последние слова русского посла добили турок окончательно. После короткой паузы рейс-эфенди неожиданно подскочил с дивана и, что-то буркнув визирю, не прощаясь, покинул кабинет.
Растерянный Мехмед-паша сидел молча. Он усиленно размышлял над заявлениями русского посла, но ещё больше его беспокоил внезапный уход Намоли-бея. «Этот грязный клеветник первым доложит султану о неслыханном унижении великой Османской империи. Дерзость русского посла, не мой ли позор? Намоли-бей свалит, конечно, всё на меня, мол не смог пресечь сии речи. Как поступит повелитель, одному Аллаху известно. Может и вправду, лучше самому себе харакири сделать, чем высунув язык, болтаться в петле. Опередить рейс-эфенди надо, и поскорее…»
И визирь торопливо произнёс: – Повелитель правоверных и солнце Вселенной султан Абдул-Хамид, да пребудет над ним благословение Аллаха, коль того хочет царица русская и Потёмкин-паша, слова твои услышит. Да возвеличит Аллах могущество и мудрость государя моего! Жди, Саша-паша, решение Высокого Порога125 и моего господина.
Мехмед-паша кряхтя поднялся. Аудиенция закончена.
***
Решительное заявление Стахиева о возможном разрыве дипломатических отношений, угроза нападения на Константинополь, заставили Порту отказаться от посылки военных сил в Крым. Султан разрешил свободное прохождения русских купеческих судов по проливам.
И это был успех российской дипломатии. Но утверждать Шахин-Гирея на престоле Крымского ханства султан, как халиф126, отказался категорически.
Однако вернёмся в Крым.
Тридцатилетний хан помнил слова старого муллы, прозвучавшие в его адрес десять лет назад: «Глина твоего сердца, мальчик мой, размягчена – время пришло. Верти гончарный круг своей хитрости, лепи горшок замысла, ниспосланного Аллахом». И, став ханом, Шахин-Гирей завертел свой круг. Он стал претворять свои замыслы в жизнь, страстно желая вытащить стареющее ханство из догм и ветхих традиций средневековья. Одного только хан не хотел делать – лепить из глины новые традиции и правила. Его замыслы должны претворяться в жизнь на века! Какая тут глина?!.. Реформы свои он внедрял жёстко и настойчиво.