– Кырым-Гирей – лис хитрый, ваше величество. Знал наверняка, что Елизавета скоро помрёт, и не хотел рисковать. Поди знай, кому престол достанется. Елизавета в последнее время плохо стала относиться к своему наследнику Петру. А оно вон как получилось…
– Помнится мне, в шестнадцатом веке два нашествия крымских татар на Москву едва не закончились падением Руси. Жаль… нынешний их поход отвлёк бы русские войска от Кёнигсберга и Берлина. Генералы докладывали мне, что удар с юга заставил бы Елизавету вернуть Курляндию13. Мечты… мечты… Вы правы, граф. Хитрые все, а татары – в первую очередь: нельзя им верить. Кстати, что там наши послы из Бахчисарая сообщают?
– Ничего нового, ваше величество. Всё те же пустые разговоры о философии Монтескье, вирши Газайи и жирный плов с кувшином вина. Хан тянет время. В беседах с послами вместо делового обсуждения военных походов против России наизусть цитирует целые главы из комедий Мольера. В знак уважения хан украсил свой зал для приёмов вашим портретом.
Государь благосклонно кивнул.
– А насчёт хитрости, ваше величество, англичане и здесь впереди всех, любому фору дадут. Не они ли лет сто назад первыми организовали тайную канцелярию, письма и донесения стали перлюстрировать и дешифровать.
Фридрих II никак не отреагировал на эти слова министра, а лишь произнёс:
– Распорядитесь должным образом занять посланца русского императора, я приму его позже.
Король сидел неподвижно, прикрыв глаза. Министр терпеливо ждал. Наконец король произнёс:
– Подготовьте рескрипт, надо поздравить русского императора с вступлением на престол. Мой адъютант барон фон Гольц, думаю, лучшая кандидатура для этих дел. Опыт имеет. Не зря послом в Крыму был. И вот ещё что… срочно готовьте проект мирного договора. Там, в Петербурге, Гольц должен бороться с русскими до конца. Никаких контрибуций и уступок нашей территории.
– Это невозможно, поверьте мне, ваше величество. Чем-то придётся поступиться.
Король гневно взглянул на министра, затем резко поднялся с кресла и топнул ногой. Дрожа от негодования, государь хотел напомнить Финкенштейну, что не потерпит вторичного неповиновения, но в этот момент с его плеч на пол соскользнул плед. Министр тут же бросился поднимать его, и это отвлекло короля.
Фридрих II подошёл поближе к камину. Скрестив на груди руки, он задумчиво стал разглядывать раскалённые угли. Наступила пауза: министр замер, боясь пошевелиться.
– Наверное, вы правы, Карл, – неожиданно спокойным голосом произнёс король. – В самом крайнем случае, крайнем, подчёркиваю, граф, так и передайте Гольцу, что в качестве компенсации за понесённые в войне убытки я могу согласиться на передачу русским территории Восточной Пруссии. Видно, с Кёнигсбергом придётся проститься. – И уже совсем тихим голосом огорчённо добавил: – Тем более, что они всё равно там уже хозяйничают.
Граф Финкенштейн облегчённо вздохнул и мысленно поблагодарил Бога за вовремя упавший с плеч короля плед. Однако всё же высказал сомнение в отношении личного посланника короля:
– Ваше величество, Россия не Крым, больно молод барон Гольц, да и воинское звание его маловато для подобной миссии.
– Хм… возраст не помеха, а воинский чин – дело поправимое. Подготовьте указ о присвоении Гольцу звания полковника. Поторопитесь, граф, с проектом договора, в марте Гольц должен быть в Санкт-Петербурге, и никаких предложений с нашей стороны, пусть русские сами назовут свои требования. Да… и отзовите из Крыма послов, нечего зря болтаться там и проедать деньги. Теперь вся надежда на моего русского друга – императора Петра III.
– И на его супругу, Екатерину Алексеевну, ваше величество, – добавил Финкенштейн.
Впервые за весь вечер король улыбнулся. Затем немного помолчал и сказал:
– Возможно, граф, возможно. Для Пруссии сегодня выгодно дружить с этими варварами.
***
Молодой капрал
Санкт-Петербург. 26 января 1762 года.
«Преклонше колена» прошли в войсках печальные торжества и молебны за упокой души императрицы Елизаветы Петровны.
Тело государыни уже месяц как выставлено для прощания с ним придворных, военных, гражданских чинов и простолюдинов. А люди всё шли, шли и шли…
После короткого дневного тепла – снова мороз. И гололедь такая, что шагу ступить нельзя, не опасаясь сломить шею. Стоявшие в карауле на улице солдаты роптали.
– Учудила же матушка преставиться в такой холод, – ворчали они и, шаркая по льду, мелкими шажками шли греться в прокуренную караулку.