Сегодняшняя встреча вновь отменяется. Он сказал об этом вскользь, торопливо, и уже был одет в дорожную мантию – я только кивнул и пожелал удачи. Что делать весь субботний вечер, я не знаю.
Я иду к озеру и долго стою, глядя на начинающую подёргиваться дымкой льда водную гладь. А потом меня находит Малфой – с раскрасневшимися от холода щеками он совсем не похож на высокомерную статую, какую иногда напоминает. Малфой легко хлопает меня по плечу и спрашивает:
– Скучаешь, Поттер?
– Шёл бы ты к чёрту, – беззлобно огрызаюсь я, и Малфой усмехается. Обнимает себя за плечи – ему, должно быть, чертовски холодно – и предлагает:
– Не хочешь сыграть с нами?
– С вами? – я смотрю на него непонимающе, и Малфой, будто засмущавшись, трёт свой затылок. Поясняет чуть нервно:
– Со слизеринцами. Если ты, конечно, не…
– Пойдём, – отвечаю я раньше, чем он договаривает. Наверняка это очередной продуманный ход – кто будет трогать факультет, который водит дружбу с самим Гарри Поттером? И вместе с тем – для меня это неплохая возможность скоротать время. Снейп, если бы узнал, что я собираюсь заглянуть в местный террариум, должно быть, сказал бы, что я безмозглый дурак. Хотя кто его знает, этого Снейпа…
Мы идём по тёмным коридорам подземелий, которые в детстве я так искренне и отчаянно ненавидел, и перебрасываемся словами, как старые друзья, давно не видевшие друг друга.
Драко шепчет пароль (у меня ком в горле, когда я слышу «последняя битва»), подталкивает меня в спину, понукая зайти первым, и я, замёрзший, предстаю перед несколькими слизеринцами. Повисает долгое молчание – мне кажется даже, что сейчас Панси, или Блейз, или Тео выкрикнет:
– Какого чёрта ты привёл сюда Поттера? Проваливай!
Но Паркинсон подходит ко мне первая, встряхивает короткими волосами и протягивает руку для рукопожатия – по-мужски. И девичьи пальцы стискивают мои, будто предупреждая: только попробуй причинить нам вред. А следом за ней все слизеринцы (разумеется, те, кто нашёл в себе силы вернуться в Хогвартс) идут ко мне, чтобы сжать мою руку в тисках. И хотя в глазах многих я вижу предупреждение напополам с плохо скрываемой неприязнью… пускай.
– Так во что мы собираемся играть? – спрашиваю я у Драко, когда тот беззаботно заваливается в кресло и указывает мне на соседнее. Малфой хищно улыбается, становясь похожим на огромную птицу, и отвечает:
– Правда или действие, Поттер. Ты можешь уйти от ответа, но каждый отказ от хода будет стоить… дай-ка подумать…
– Стакан огневиски, – услужливо подсказывает Паркинсон, и бутылки в руках Теодора Нотта чуть слышно звенят, соприкасаясь друг с другом. Я усмехаюсь – и киваю.
Игра начинается.
Меня спрашивают сразу после Панси – Паркинсон, получившая возможность хода, сверлит меня тёмными глазами, так похожими на те, о которых я стараюсь вовсе не думать, и тянет:
– Правда или действие, Потти?
– Правда, – отвечаю, и кто-то из слизеринцев недовольно кривится – они наверняка ждали действия, но я не такой дурак, чтобы рисковать в сердце серпентария. Паркинсон долго молчит, постукивая пальцем по своей верхней губе, и Блейз не выдерживает:
– Задавай уже давай!
– Отвали, Забини, – отмахивается она и смотрит на меня. – Почему вы расстались с мелкой Уизли, Поттер?
Слизеринцы замирают, и я вдруг понимаю, что это и впрямь их интересовало. Кто бы мог подумать… Усмехаюсь, не зная, отвечать правду или отказаться… Но не хочу пить с первого же хода – огневиски сразу ударит в голову, и один Мерлин знает, что я выкину. Поэтому говорю после пары секунд тишины:
– Думаю, Джинни просто не нравилось встречаться с геем.
Я жду изумлённого молчания или злости, я жду реакции, которую увидел бы, скажи я это гриффиндорцам; но слизеринцы даже не переглядываются. Паркинсон, как будто ничто в новости про Героя, предпочитающего мужчин, не удивляет её, кивает и торопит меня:
– Задавай дальше.
Драко выбирает действие, и я, вспоминая значки «Поттер – слизняк», с мстительным удовольствием пишу на его высоком аристократическом лбу «Поттер – красавчик» несмываемым маркером: теперь эта запись, которую не скроешь ни одним заклинанием, продержится два дня. Слизеринцы хохочут, Малфой картинно закатывает глаза, а я улыбаюсь – и позволяю себе пропустить вопрос, который он задаёт Блейзу, и ответ Забини. Я думаю о том, что сейчас делает Снейп. Должно быть, он очень занят и даже не вспоминает обо мне – да и с чего бы?
Игра идёт, идёт, идёт, пару раз я выбираю действие, один раз – отказываюсь от него, выпивая огневиски, в голове начинает приятно шуметь.
– Поттер, не спи! – окликает меня Малфой, и я вздрагиваю. Тео Нотт многообещающе улыбается и спрашивает у меня:
– Правда или действие?
Я снова выбираю правду, и это – моя ошибка. Потому что Нотт, улыбнувшись ещё шире (в нём уже добрая пара стаканов огневиски), лениво тянет:
– Расскажи про мужчину, которого ты хочешь, Поттер.
Воспоминанием обжигает – чёрные глаза, тонкие строгие губы, неуступчивые на вид, длинные чёрные волосы…
Я поднимаю стакан с огневиски, салютую им слизеринцам и выпиваю до дна.
Что происходит потом, я запоминаю плохо – какие-то вопросы, глупые задания… К полуночи все из нас уже основательно пьяны: больше всех в себя залил Забини, но и мне хватило – я не фанат алкоголя, и мысли путаются, путаются, путаются… Вспышка – Малфой поддерживает меня под локоть, помогая идти, и оставляет в коридоре: он не сунется к гриффиндорцам, конечно. Вспышка – я иду по памяти тела, не осознавая, что делаю, цепляюсь за стены и попадающиеся на пути двери, вслед мне что-то недовольно бурчат разбуженные мной портреты. Вспышка – и я стучусь, и мне открывают, и…
Я прихожу в себя от ледяной воды, льющейся мне на макушку; я дёргаюсь, открываю рот, но лишь давлюсь, кто-то придерживает меня, вынуждая наклонять голову, пытаюсь вырваться – не могу. Поистине железная хватка. Сознание понемногу проясняется, мне под нос пихают дурно пахнущее зелье, и мне кажется, что меня сейчас вырвет, я мотаю головой, кто-то недовольно цедит:
– Это Антипохмельное. Глотай!
И потом мне попросту зажимают нос. Вливают в открывшийся рот зелье, на языке остаётся привкус гнили, я жмурюсь, медленно проходит боль в висках и туман в голове. Когда я открываю глаза снова, меня отпускают. Поворачиваюсь, уже догадываясь и боясь этих догадок, и натыкаюсь на усталый раздражённый взгляд Северуса Снейпа. И я могу выдать только одно:
– Мерлин…
– К сожалению, не он, мистер Поттер, – сухо и очень официально говорит Снейп. Его руки мокрые по локоть, на груди пятна воды, на нём – одна ночная рубашка, ворот которой надёжно скрывает шею, и я ловлю себя на том, что завороженно, как последний извращенец, пялюсь на очертания сильного худого тела, проступающие под намоченной тканью. И мне стыдно невообразимо, и я не знаю, куда деться, хоть проваливайся под землю…
– Не хотите мне рассказать, где и с кем так надрались? – спрашивает Снейп, но я каким-то образом знаю: он в курсе. Прекрасно он понимает, кто мог напоить Гарри Поттера, и теперь – проверяет то ли мою честность, то ли…
– Я был один, – отвечаю и, чуть подумав, добавляю:
– Сэр.
По его лицу невозможно ничего прочитать, и мне становится страшно – вдруг я разочаровал его? Вдруг он решил больше не связываться со мной?
– Идите спать, мистер Поттер, – тихо и устало говорит Северус Снейп, и я с ужасом замечаю тёмные круги под его глазами. Я разбудил его! К неловкости прибавляется острое чувство вины – какой дурак, ну, что тебе стоило дойти до своей гостиной и лечь спать в свою кровать, не мешая ему…