– Вот что, Медовая, мне и дела нет до того, что наплел тебе этот помет сорочиный, который, к несчастью, является моим родичем. Поэтому будь умнее и верь в то, что говорит тебе твое сердце, а не злые языки.
– И все же, скажи, кто эта шаманка. Ты видел ее?
– Видел. И не только видел, но и познал, какова она. Согда – служительница Нэп-Эквы, мерянской богини огня. Она и сама подобна огню – рыжая, какие среди мерян редко встречаются. Но Согда… Она очень властная и дерзкая, даже на мужчин смотрит как на равных себе и… очень смелая в любви. Но ты успокойся, она ничего не значит для Стрелка.
Светорада молчала, опустив голову и не зная, что ей думать об этом. Скафти прав, мерянские женщины просты и доступны. Кому-то это нравилось, а кто-то относился к ним с пренебрежением. Но ее Стема…
– Послушай, мужчина может сколько угодно сходиться с женщинами, но и он однажды вдруг узнает, что для него существует только одна, – серьезно произнес Скафти. – Именно она становится его женой, матерью его детей и женщиной, которая так много значит для него, что это равняется с честью.
– Мужчина может брать еще жену, если его водимая жена бесплодна, – вздохнула Светорада, грустя оттого, что до сих пор не забеременела.
– Но твой Стрелок не таков! – повысив голос, почти вскричал Скафти. – Знаешь, чем он мне понравился, несмотря на то, что ехидные языки до сих пор напоминают мне, как он одолел меня в единоборстве на копьях? Он тем мне пришелся по душе, что я в нем почувствовал родственную душу. А если у него и будут женщины, то женой ему будешь только ты.
– Но я не желаю, чтобы у него были женщины! – Светорада топнула ногой. – Ведь я… Я… Ты даже не представляешь!..
– Отчего же. Все я понимаю. Поэтому… – Он подергал себя за косицу у виска. – Знаешь, что это? У нас это знак вдовства. Меня тут все хотят женить, но я не соглашаюсь. Потому что у меня уже была жена. И то, что было между нами, не сравнить ни с чем, что могут дать мне другие. Возможно, даже ты…
Последние слова он произнес совсем тихо, и Светорада отступила от него, ибо взгляд Скафти вдруг запылал, лицо посуровело, и он посмотрел на нее так, будто хотел проглотить ее всю, без остатка.
Но Скафти тут же отвел взор, а потом и вообще отошел. Накинув повод на корни поваленной сосны, варяг опустился на покрытый лишайниками ствол. Светорада осторожно присела немного поодаль. Почему-то ей казалось, что она нужна сейчас Скафти. И когда он заговорил, несколько нервно, словно выплескивал давно потаенное, она слушала не перебивая.
Оказывается, много лет назад еще там, в Норейг, Скафти был обручен с дочерью благородного и богатого человека. Девушка, ее звали Турид, была единственным ребенком, поэтому считалась завидной невестой. Скафти знал ее с детства и, когда их обручили, отнесся к предстоявшему браку спокойно, без лишней восторженности. Это была просто сделка: он – старший сын ярла Аудуна, она – наследница хорошей усадьбы и большого участка плодородной земли. К тому же их считали красивой парой, говорили, что он золотой, как солнце, а Турид беленькая и круглолицая, как луна. А потом было решено, что Скафти пойдет в поход и по возвращении им справят свадебный пир. Его это устраивало, так как заниматься хозяйственными хлопотами ему не нравилось, а вот поглядеть мир и узнать, на что способен, было интересно.
Почти целый год он отсутствовал, добыл немало богатства и славы, однако, когда они уже возвращались, на Скафти вдруг напала какая-то хворь. Он слабел, кашлял и таял прямо на глазах. Когда варяги вернулись в родной фьорд, его вынесли с корабля почти в беспамятстве. Так он и лежал в усадьбе, то приходя в себя, то погружаясь в полузабытье. Местные лекари поили его всякими зельями, но ничего не помогало. Вот тогда отец Турид явился к Аудуну и сказал, что раз Скафти уже не жилец, будет лучше, если они разорвут обручение. К Турид как раз сватался сын местного хевдинга, и глупо было упускать такую возможность. Аудун с этим согласился, да и Скафти не стал возражать: тогда его уже ничего не интересовало. Однако тут заупрямилась Турид. Она сама стала готовить для Скафти снадобья, а потом решилась на отчаянный шаг. Неподалеку от них, в лесной чаще, жила ведьма. Люди боялись ее и говорили, что на ведьму следует надеть мешок и бросить в воды фьорда, но никто не осмеливался сделать что-либо подобное, поэтому просто избегали. А вот Турид не побоялась пойти к ней.
Девушка преподнесла ведьме богатый дар и попросила о помощи. Ведьма, погадав ей, сказала, что на Скафти навел порчу кто-то из тех краев, где он был в походе. И снять ее можно только одним способом – положить ему на грудь руку давно умершего могущественного человека.
Дальнейшего вообще никто не ожидал. Турид наняла двух треплей,[76] чтобы те раскопали курган некогда захороненного в их краю знатного ярла, потом ночью, как и полагается, пошла к тому кургану и взяла у мертвеца кисть его руки. Вернувшись, она положила ее на грудь Скафти и стала ждать. И уж неизвестно, помогли ли Скафти употребляемые им снадобья, или ведьма оказалась права, да только он стал идти на поправку. Скоро он совсем выздоровел, и они с Турид сыграли свадьбу, на которой пировала вся округа.
Однако не зря люди говорят, что мертвецы так просто не отдают ничего своего. Вот и с Турид стали происходить странные вещи. Бывало, она вскидывалась ночью и начинала кричать, указывая на что-то, только ей видимое, и говорить, что мертвец зовет ее. Потом она стала видеть странное и днем, все время оглядывалась и успокаивалась только рядом с любимым мужем, когда Скафти обнимал ее. Но вскоре и это перестало помогать. Турид билась в его руках и кричала от страха, а потом и вовсе ее разум помутился. Она никого не узнавала, смотрела перед собой и начинала просить кого-то оставить ее в покое. Иногда она убегала, и люди находили ее бродящей по лесу и с кем-то ругающейся. Бывало, Турид входила в воду и, если бы ее вовремя не сдерживали, могла бы и утонуть. Она совсем обезумела, ее красота увяла, но Скафти все равно ее любил, памятуя о том, что она для него сделала.
Он хотел тоже пойти к ведьме, однако выяснилось, что отец Турид, разгневанный на нее за то, что она погубила его дочь, приказал ее убить. А зря… Может, она и смогла бы помочь.
– Однажды, – тусклым голосом продолжал рассказывать Скафти, – я отлучился из усадьбы и слуги, к сожалению, не уследили за Турид. В последнее время она стала очень хитрой, могла прикинуться спящей, а потом незаметно убежать. Ее обычно скоро схватывались и возвращали. Но не в тот раз… И когда я вернулся, мне поведали, что моя Турид взобралась на кручу и бросилась вниз.
Светорада зачарованно смотрела на Скафти, и ей казалось, что она слушает древнюю кощуну[77] о безумной красавице Турид, о загадочной лесной ведьме и безутешном богатыре Скафти, рыдающем над изувеченным телом жены.
– Скажи, – спросил через какое-то время Скафти, подняв на Медовую свои потемневшие от горестных воспоминаний глаза. – Скажи, мог ли я после этого взять в жены другую? Ведь Турид на такое пошла ради меня, а потом из-за этого и погибла. Я дал себе слово, что больше никогда не выпью брачную чашу ни с какой другой женщиной. Я ведь прав?
Светорада задумалась. Она была польщена, что быстрый, душой похожий на легкую птицу Скафти доверился ей, и понимала, что спрашивает он ее не просто так. Все его родные твердили, что парню пора остепениться, а не блуждать по лесам в поисках скорой любви от покладистых мерянских женщин или уводить под кусты ростовских молодок. Гордому Аудуну не было в том чести, и ему часто жаловались на сына, который, будучи взрослым мужчиной, вел себя, как безрассудный юнец, а потому считался недорослем и неполноценным членом общины, не мог ни в совете участвовать, ни голос подавать на градских сходках, ни стать главой отряда. Правда, Скафти не больно-то рвался в правители и жил как хотел, не считаясь с принятыми обычаями. Но ведь это и впрямь было нехорошо для отменного витязя и солидного мужчины. И Светорада сказала ему: