И только удивлялся тому, как раньше не почувствовал этого человека, прожив столько лет на земле и научившись понимать других людей с полуслова, полувзгляда… Как будто затмение какое-то нашло!
Если такой дешевый крючок заглотил, подслушав нарочный рассказ о друге-кураторе из министерства, и стоит сейчас, соображая, куда подевался его бывший директор, что от него ждать? И ведь подошел бы и заговорил, постарался бы обворожить. А зачем? На всякий случай. Чтобы обойденный им по службе не перекрыл пути наверх. А может, еще и вышел бы на высокого друга, похлопотал… Он, Яруллин, далеко вперед смотрит и дорогу туда мысленно уже проложил…
«Интересно, на что бы он пошел, пообещай я ему похлопотать? — подумал Зариф Мифтахович. — Закукарекал бы, коли потребовалось? Закукарекал бы!» — решил твердо и однозначно, толкнул дверцу кабинки и зашагал мимо Яруллина — с той усмешкой на лице, с которой изучал его мгновение назад через стекло.
НОЧНОЕ ДЕЖУРСТВО
Впереди, по краям центральной дороги заводского парка, горят фонари. Им-то все равно, когда светить, — в будни или праздники. А вот дежурить в праздничную ночь — нет ничего тягостнее. Правда, при виде фонарей настроение у меня улучшилось и ноги понесли быстрее. Как будто вместе с ними легче будет всю ночь без сна куковать.
Вот и наш цех. В полном безмолвии заводских корпусов он неузнаваем. Темные, унылые окна. Серые, застывшие стены. Кажется, встретил меня с укором: не надоело ли, товарищи дорогие, праздновать?
Не успел я зайти в дверь, как увидел, что навстречу бежит мастер с соседнего участка. Он дежурил передо мной и едва дождался пересменки.
— Здорово! Тут все в порядке, — намолчался, видно, за весь день, и поговорить хочется, и домой побыстрей убежать. — Ты ложись и спи, ничего не случится, — посоветовал он. — Вот только в три часа ночи не забудь печи включить.
— Да понятно, — успокаиваю я его. Меня начальник участка Калимуллин уже предупреждал об этом. — Тяжело рубильник, что ли, включить?
— Смотри, а то завтра весь цех полдня простоит: они ж должны к началу работы прокалиться как следует…
Припустил он по центральной аллее: в самый разгар успеет в компанию…
Обойду-ка я, хоть он и успокаивал, весь цех. Надежнее будет.
Дежурный следит, чтобы не произошло чего-нибудь чрезвычайного. Пожар, например, чтобы не возник… Но откуда тут пожару взяться, если в цехе все остановлено и источники энергии отключены? Что поделаешь: приказ начальства. А он, как известно, обсуждению не подлежит. Его надо исполнять, и точка.
Обычно те, кому по очереди или по жребию не повезет, ставят телефон поближе и на всю ночь преспокойно ложатся спать, потому что трудно себе представить желающего вытащить из цеха полутонный станок или заготовки в центнер весом…
Но праздник, конечно, испорчен. Остается последовать примеру умных людей, сладко храпевших в этой мертвой тишине…
«И хоть в этом поддержать существующие традиции, — усмехнулся я, — а не лезть на рожон, как выражается мое начальство в лице товарища Калимуллина».
Так я привык к невообразимому шуму и грохоту, царящему здесь в рабочее время, что звенящая тишина кажется зловещей. Одинокая лампочка возле каморки дежурного не в силах разогнать темноту, заполнившую все, вплоть до потолочных перекрытий. Станки застыли, как чучела. Краны замерли доисторическими чудовищами.
Зря я негодовал на волевое решение товарища Калимуллина. Во-первых, по его логике, кому же дежурить в самое неудобное время, как не самому нерадивому работнику? А во-вторых, может быть, и не пришлось бы увидеть свой цех таким — застывшим и безмолвным. Как будто специально подготовившимся к откровенному разговору со мной напоследок — прежде чем покину эти стены…
А как гостеприимно, казалось мне, распахнул он свои двери год назад, когда приехал я сюда по распределению после института…
Кажется, было это только вчера…
«Привет! Мы тут с ног валимся: на участке всего два мастера, — обрадовался тогда Калимуллин, — если можешь, выходи завтра же…»
Мне тогда он понравился: плохо выбритый, в кепочке, с умными цепкими глазами, смотрит и будто насквозь тебя видит. И рабочие понравились. И даже обшарпанный столик в углу комнаты, выделенный для меня.
Все начиналось хорошо, и каждый вечер, возвращаясь со смены, я ощущал настоящую гордость от мысли, что неплохо мы все вместе поработали.
Даже в общежитии, засыпая, думал о завтрашней работе. И все было бы нормально, не начни я приглядываться кое к чему. Например, как оси грузят на машины. Точно по той же «технологии», что и сто лет назад. Вручную.