— Куда? — закричал ей вслед Василий. — Постой! Невелика птица! Я за делом пришел, а не ваши бабьи слезы слушать.
— Какое ж это дело такое? — спросила она, оглянувшись.
Он помолчал, цыкнул в сторону и сказал скороговоркой:
— Седни жеребья кидали.
— Пошто?
— Некрутчину нести[119].
Девушка вздрогнула.
— Ну? — могла только выговорить она и уставилась на молчавшего парня. У нее и слезы пропали, словно высохли, и вся она, затаив дух, замерла мучительным предчувствием.
Василий мельком взглянул на нее и опять цыкнул.
— Да не мучь ты меня…
Василий усмехнулся.
— Пал на меня.
Девушка легонько вскрикнула и бросилась к нему; обеими руками обхватила его, припала на грудь к нему и зарыдала навзрыд.
Василий снисходительно позволял ласкать себя, равнодушно пережидая первый порыв отчаяния. Но когда девушка поднялась, тогда он и сам страстно и крепко прильнул к ее губам, целовал глаза и шею, целовал с упоением, а потом вдруг сильным взмахом локтя оттолкнул ее и отвернулся.
— Что ластишься, коли не любишь!
— Я-то ли не люблю? — страстно прошептала она.
— Вестимо. А коли любишь — помоги.
— Говори, говори, как!.. — И в молодом доверчивом сердце уже встрепенулась надежда.
— Можно откупиться, — вкрадчиво проговорил Василий, — еще можно!
Девушка вспыхнула радостью, словно уголь раздули над порохом; она улыбнулась сквозь слезы. Так иногда луч, пробившись из-за тучи, проливается на траву, блестящую еще дождевыми остатками.
— Откупись, Вася, откупись, голубчик!
По лицу Василия пробежала улыбка; но он опять понурился сиротой.
— Нечем, — проговорил и глянул в сторону.
Он, видимо, рассчитывал на это слово, давно подготовленное, заранее затверженное; он решился выследить его действие, но боялся выдать себя.
— Ведь у тебя, сказывал, деньги есть?
— Извелись.
— Как же быть-то? Как?
— Эхва! Лиха беда — пойду!
Девушка не слышала слов, но поняла их значение; и опять Слезы одна за другой покатились по лицу: видно, сердце разорвалось! Она совсем растерялась: то обхватывала его голову и льнула к его плечу, то ломала руки и плакала, плакала горько.
— Мастерицы вы голосить-то, — говорил Василий, — а нет того, чтоб пособить! Чай, от одних слез-то не полегчает!
— Пособила бы, Вася, ах, пособила бы — да нечем, рази не знаешь?
— То-то плакаться-то вы горазды, а как дело — так то да се. Эх вы, паскуды!
— Вася, побойся ты бога! Я ль, кажись, не всем для тебя бы рада…
— Полно врать-то: я бы рада, я бы рада!! На деле покажь! Стало, можешь, коли говорю.
— Да чем, чем, Вася? Скажи, молви скорее, голубчик!
— У Тихона знаешь игде деньги лежат? — неожиданно спросил Василий.
Девушка оторопела.
— Знаю, — прошептала она.
— Так ли?
— Ну?
— Покажи.
Аннушка выпрямилась.
— Зачем тебе? — спросила она, окинув его недоверчивым взглядом. Он сидел на траве и не глядел на нее.
— Вот оно и выходит, что моя правда была… — говорил он будто сам с собою.
— Ты украсть их хочешь! — твердо и строго проговорила Аннушка.
Василий вскочил на ноги и злобно засмеялся.
— Украсть хочешь! — повторила она.
У Василия вдруг лицо перекосилось.
— Покажи! — выговорил он.
— Не покажу.
— Покажи — задушу! — бешено крикнул он и как кот впился ей в шею своими костлявыми пальцами. Он в упор глядел на нее и скрипел зубами. Потом вдруг обнял и нежно стал целовать.
— Покажи, Аннушка… Что тебе! Не твои они… Я не все возьму: мне токма откупиться! Не то ушлют меня — и поминай как звали!..
— Вася, а Вася! — с упреком говорила девушка. — Какое ты дело замышляешь!..
Василий было опять вцепился в нее, но опять свел на ласку: тихо привлек к себе девушку, отвел от лица ее руки и бережно приложил губы к ее горячему лбу. Он что-то тихо стал шептать ей, долго шептал. Она изредка перебивала его:
— Что ты, что ты! Как это можно! Ну, узнают?.. — Василий опять начинал ластиться, опять начинал шептать ей над самым ухом:
— Покажи только… ведь не ты брать станешь!.. Погуляем зато знатно… Эхва, сама ты своей фортуне препятствуешь!..
— До гулянок ли мне…
— Не жаль тебе рази меня? — перебил Василий.
Мысль о возможности близкой и вечной разлуки жгла ее сердце, и только врожденное чувство нравственного начала удерживало согласиться на уговор. Она горько плакала, страстно всматривалась в его лицо, любовалась им. Василий горел нетерпением.