— Здравствуйте, Ольга Николавна! — закричал он, еще далеко не встретясь. — Виноват, страшно виноват: не знаю, как заслужить прощенье.
— В чем? Здравствуйте.
Оленька подошла. Овчаров пожал и два раза потряс ее правую руку. Левую она опустила, желая скрыть; в ней были какие-то печатные листочки.
— В чем вы извиняетесь? — спросила она, притворясь удивленной.
— Помилуйте! Я живу и точно будто не замечаю, как я стеснил вас. С тех пор, как я здесь, вы и ваша маменька в сад не выходите. Это — не деревенская привычка. Я должен был бы попросить вас не стесняться. Наконец, я так давно не видал вашей маменьки… Как здоровье вашей маменьки?
Оленька засмеялась.
— Благодарю вас. Мы все здоровы. Конечно, мы могли бы сто раз умереть, покуда вы… Но вы тоже, верно, не хотели стеснять нас вашим вниманием, — договорила она насмешливо.
— Виноват… Но вы меня не браните. Отчасти так: я точно не хотел навязывать вам своей особы. Я — скучный и больной гость, Ольга Николавна.
— Это уж наше было бы дело разбирать. Вы все за себя боитесь или притворяетесь, что боитесь. Впрочем — как вам угодно.
Оленька повернулась сердитая и хотела идти назад.
— Чем вы занимаетесь? Что делает маменька? — спросил Овчаров, идя за ней, и даже, в желании удержать девушку, наступил ей на платье.
— Маменька?..
Оленьке хотелось разбраниться.
— Маменька? Да она вся измучилась по вашей милости.
— Как, по моей милости?
— Хорошо ли вам, покойно ли вам. Если бы вы пришли, сказали, а то — ни слова.
— Ах, как это, однако, неприятно, — прервал ее Овчаров, озабоченный. — По мне казалось, если я молчу, то это достаточный знак того, что я доволен. Сделайте милость, успокойте вашу маменьку; я сам явлюсь…
— Ну, прекрасно, прекрасно!
— Почему же вы смеетесь?
— Прекрасно. Я скажу, успокою. У нас — все толки. Вот вы белье ваше посылаете мыть городским прачкам.
Она взглянула на его ослепительную рубашку.
— Супу на днях не ели.
Овчаров помолчал. «Умна ли она или дура?» — подумал он и сказал внушительно:
— Супу я не ел потому, что был болен. Я прихотлив, Ольга Николавна, это — правда, но… по я бываю и снисходителен.
Проговорив это, Овчаров почему-то обдернул борты своего сюртука и потом взглянул на румяное личико Оленьки.
— Вы обещали почтить меня вашей дружбой?
— Когда вы сами ее не хотите.
— Чем вас уверить, что хочу? Вот, если бы вы были добры, вы сделали бы мне честь пройтись со мною по саду.
— Ах! Как вы это говорите!.. Комплименты, — заметила Оленька немного жеманно, но довольная. — В какую же сторону идти?
Между тем она уже направилась к его «даче».
— Вы читали, кажется?
Он подал ей руку. Оленька облокотилась, посмеиваясь в сторону.
— Читала. Так, дрянь, — отвечала она, помахивая листками.
Овчаров на них взглянул. Это была «Искра»[56].
— Мы ездили с маменькой третьего дня в город. Клим Павлович дал, чиновник. Говорят, тут написаны и нарисованы наши губернатор с губернаторшей. Искала — ничего нет; даже не нашла, в каком листке написано.
— А вы любите читать?
Оленька поморщилась.
— Журналы берем, пожалуй, — сказала она скучливо.
Разговор, видимо, завязывался не по ее вкусу.
— Тоска их читать. Там и в повестях ничего понять нельзя. Как это вы тут живете? Вам не страшно?
Они были около бани.
— Здесь не страшно, — возразил Овчаров и почему-то пожал Оленьке руку.
— Ах! И как у вас нарядно! — вскричала она, облокотясь на окно и с детским любопытством поглядывая в нутро. — Впрочем, я видела и ковры и мебель получше этих. И книги, и все книги! А портреты чьи?
— Это… Они тоже написали много скучных книг, Ольга Николавна.
— И вы сами, кажется, все пишете?
— Немного, настолько, чтоб надоесть вам. Но что же мы стоим? Сделайте мне честь, войдите.
— Ах, что вы! На крылечко, пожалуй, присяду. Вы с ума сошли — войти!
— Отчего же? Англичанка бы вошла.
— Ну, уж ваши англичанки!
— Но, однако…
— Ни-ни! Ни за что на свете! — вскричала Оленька, зажимая уши и садясь на крыльцо.
— Как вам угодно. В моих правилах — никого не стеснять. Успокойтесь. Я счел бы преступлением навязать вам хотя одно из моих убеждений.
— Что такое? Какая навязчивость?
— То, что вы, развиваясь сами из себя, дойдете до других убеждений, до другого взгляда на приличие и неприличие, до многого…
— Как же! — вскричала Оленька, поглядывая в сторону дома. — Сидеть у мужчины в кабинете!.. Ведь одна тетенька чего не насплетничает. Вот она и без того сюда глядит… Посмотрите.