Я тянула виски.
Внутри у меня потеплело, навязчивые мысли на время отхлынули.
— Вы будете продолжать игру? — спросила я.
Они засмеялись.
— Нам нужно побыть вместе, — сказал Лип. — Мы собираемся в кафе уже лет двадцать, верно? И когда что-нибудь подобное происходит, мы обязательно вместе.
— Что-нибудь подобное?
— Строительство коровника или неприятности с друзьями, — сказал Уортон. — Ведь здесь хозяйство, сады, животные. Мы всегда распределяем, кому что делать. Когда умерла Эллен — моя жена — я первым делом попросил приехать Гарри, а потом уже позвонил детям. Так у нас заведено.
— И вы полагаете, что так все и должны поступать?
— Господи, конечно же нет, — сказал Гарри. — Просто мы давно знаем друг друга — еще с тех пор, когда здесь мало что напоминало город. Мы привыкли полагаться друг на друга и нам ни к чему церемонии. Пусть все идет своим чередом.
Я почувствовала, как к горлу подкатил комок и на глаза навернулись слезы.
— Конечно, женщины устроены иначе. Я понимаю, вам очень хочется заставить меня переменить мой взгляд на вещи, но, пожалуйста, забудьте об этом. Если я поддамся на уговоры, доктора замучают меня своими лекарствами, процедурами и прочим. Через короткое время я и помочиться не смогу без их помощи. Кончится дело тем, что я буду лежать, вытянувшись на койке, стонать и глядеть с мольбой в потолок. Здесь, по крайней мере, я избавлен хотя бы от этого. Понимаете?
— Но если ты изведешь себя этим виски, нам легче не станет, — сказал Джордж.
— Или слабительным, — добавил Уортон.
— Чем хороши горы, — сказал Лип, — можно подняться по тропинке на гребень Маунт-Саншайн и скользнуть вниз, как на качелях.
— Нет, — сказал Гарри. — Я обещал Роберте, что ей будет что похоронить.
Я поставила свой стакан и закрыла уши руками. Мужчины продолжали переговариваться.
— Вы нарочно меня дразните, Гарри, и это ужасно.
— Нет, Джеки, все совершенно серьезно. У меня действительно рак, но я думаю, что какое-то время я еще смогу работать. Я не хочу одного — чтобы метр восемьдесят в длину и восемьдесят килограммов веса оказались прикованными к койке. В любом случае до этого не дойдет.
— Но вы делаете нас соучастниками — вы сообщаете нам, что собираетесь совершить нечто незаконное. Мы не можем вам этого позволить.
— Я могу, — сказал Уортон.
— Я тоже, — поддержал Лип.
— Не в моих силах остановить его или заставить его что-то сделать, — сказал Джордж.
Гарри ухмыльнулся:
— Вы напрасно ломаете себе голову — если уж Берта отказалась от попыток меня вразумить, стоит ли пытаться вам?
— А что Берта… то есть Роберта… как она отнеслась к тому, что вы задумали?
— Она сказала, что это мое дело. — Он опустил глаза. — Конечно, она сделала это не так — она была очень нежна со мной. Трудно представить, как мы с Бертой шепчем друг другу нежности. Мы не очень-то расположены к чувствительности. — Он поднял лицо и посмотрел на нас. — Скоро будет сорок лет, как я женился на ней. Мы обещали полагаться друг на друга в радости и несчастье. И она согласна со мной в том, что я для себя решил…
Еще немного — и я бы начала всхлипывать, но Гарри протянул мне салфетку.
— Вы очень ошибаетесь, если думаете, что я допущу, чтобы мои последние дни были жалкими, — сказал он.
— Ну, мне пора, — сказал Уортон. — Завтра увидимся.
— Я тоже пойду, — подхватил Лип, отодвинул свой стул и встал. — Для трехчасового ленча достаточно.
Джордж поднялся молча, и они, не торопясь, вышли. Не было никакой особенной церемонии прощания, они даже не обменялись рукопожатиями — только бросили: «Завтра увидимся» и, не оборачиваясь, вышли.
— Хотите еще виски? Кофе? — спросил Гарри.
Я почесала нос и попросила кофе. Постепенно самообладание вернулось ко мне, да и Гарри успокоил меня умиротворяющими истинами вроде: «Хорошая и короткая жизнь лучше, чем длинная и жалкая», а также: «Вопрос состоит не в том, умирать или не умирать, — вопрос в том, когда умирать и как». Когда я осушила чашку, Роберта вернулась на кухню. Она налила себе кофе, положила журнал и подсела к нам за стол.