— Мадам, простите меня, бес попутал!
Анжелика внимательно посмотрела на девушку. Каждый год Париж проглатывал сотни вот таких вот душ, которые из деревень приходили, чтобы наняться в услужение. Кто-то обтесывался, быстро всему учился: наглаживать наряды господ, шить, шнуровать корсет, причесывать. Этим везло, они становились горничными, со временем выходили замуж за лакеев, поваров или конюхов из тех же господских домов. Кто-то менее ловкий или везучий годился для черных работ по дому, готовил, стирал, убирал. А кто-то пополнял ряды проституток и нищенок, подданных Великого Кезра. Преступниц и нищенок, когда они попадались, клеймили, но чаще просто пороли или высылали из города. Братство Святого Причастия пристраивало жриц любви в услужение в монастыри в надежде, что падшая душа, получив возможность зарабатывать честным трудом, перевоспитается и оставит свое ремесло. Некоторым это удавалось, но далеко не всем. Да, эта девчонка виновата, но что станет с ней на улице?
— Хорошо, я не выгоню тебя, но если тебя еще раз поймают за руку, прощения уже не будет. Цени то, что имеешь.
— Госпожа маркиза, я таких денег сроду в руках не держала. Я так хотела купить туфли, как у вас, белье шелковое, бусы, что продает торговец на Новом мосту...
— Значит так, — прервала ее Анжелика. — Я куплю тебе и новую обувь, и одежду, и даже бусы, но деньги за это будут вычитаться у тебя из жалованья. Отработаешь — можешь идти, куда хочешь.
— Мадам, я готова вообще служить за еду и крышу над головой! — заверещала девушка. — Только не выгоняйте меня!
— С этого дня ты работаешь в саду на подхвате у садовника. Сколько тебе лет то?
— Пятнадцать исполнилось на Святого Оноре.
— Альбертина, тебя ведь так зовут? Так вот, ты покажешь мне этого человека, который предлагал денег за мою почту. Ведь он придет к тебе?
— Нет уже, я проболталась, что письмо вы сожгли.
— Что?
— Простите, мадам, я пряталась за шторой и видела это.
Анжелика дернула ее за ухо, ощутимо, но не больно.
— А зачем в шкатулку сейчас полезла?
— Вдруг я ошиблась, и там есть письмо. Мне так туфли хотелось с красными каблучками и серебряными завязками!
Лицо девушки было таким расстроенным, что Анжелике ничего не оставалось как поверить ей и отпустить с миром. Письма Ракоци, за которым кто-то охотится, действительно больше нет, оно сгорело в пламени огня, и не попадет в чужие руки. Но как знать, может быть, оно бы ей самой еще пригодилось, если эта интрига не пресеклась в день ее ареста на улице Сент-Антуан.
Она вызвала Флипо.
— За Альбертиной приглядывай. Если увидишь, что она разговаривает с посторонним, то сообщи мне. И постарайся его хорошо рассмотреть. Только не переусердствуй!
Может быть ей обратиться к Великому Кезру, чтобы он помог ей разобраться с тем, что за молодчик кружит вокруг ее дома? Но если это человек из высшего света, который не прибегал к услугам воров и нищих, то Деревянный Зад ничем не поможет... Черт бы побрал этого немца Мозера и Ракоци с их политическими интригами! Может быть стоит посетить Кольбера, и он разъяснит ей картину происходящего... Но министр уехал вместе со всем двором, придется ждать. Посоветоваться с Дегре? Но если бы он узнал что-то подозрительное, он бы ее предупредил, не в его характере отмалчиваться в важных вопросах, какими деликатными бы они не были... О чем только ей приходится думать!
Анжелика сказала себе, что как подданная она не виновата перед Людовиком XIV, и он не имеет право подвергать ее опале, лишать всего что она достигла за годы борьбы с неурядицами, преследующими ее.
Король победил Жоффрея, он оказался сильнее его. Но сердце женщины выбирает не сильнейшего, а любимого. Выбор правильный, когда он сделан сердцем. Тогда и тучи развеются, и правильное решение придет, и дорогу можно увидеть среди бушующего моря жизни, которая выведет тебя на широкий простор, где можно дышать полной грудью и ничего не страшно.
Если ловчить и хитрить, врать самой себе, то будешь, как одинокий рыбак в жалкой лодчонке к берегу жаться да затыкать дыры рваными парусами. А будешь слушать свое сердце — на большом корабле поплывешь, на просторы жизни выйдешь. Ничего не страшно, ни одна буря, весь мир, как на ладони. И не важно, в Париже ли ты, в поместье или в Версале при дворе. Хоть за океан уплыви к дикарям, ничего не изменится, это закон сердца женщины.