Случились небольшие затруднения. После заключения брака господин дю Плесси отказался подписывать бумаги, подтверждающих право его собственности на новое владение. Маркиз не пожелал ничего объяснять... Пришлось отложить документы в долгий ящик, но Молин надеялся вернуться к этому позже, однако удобного момента так и не представилось вплоть до печальной кончины маршала. Так господин барон оставался собственником рудника. Молин со всем почтением уверял маркизу, что не снимает с себя вину, ибо выпустил из вида этот вопрос, но просит учесть его верную службу по управлению поместьем Плесси и особняком на Фобур-Сент-Антуан. Он также просил ее со всем вниманием ознакомиться с письмом барона де Сансе и не гневаться на стариков.
Анжелика горько усмехнулась. Молин обходил внимание вопрос ее вдовьей доли и ходил вокруг да около. Надеялся на благоприятные обстоятельства, на мирную жизнь между супругами дю Плесси? Наверное, с его колокольни она так и не настала. Верить ли ей своему эконому? Он давал ей дельные советы, помогал организовывать оба ее брака... как сказал бы Франсуа Дегре, оба удачно.
Молин сам когда-то напомнил о свинцовом руднике, который не был конфискован в пользу короны, и предложил передать ей в новую семью. Но не довел дело до конца. Может быть, просто боялся, что о руднике расскажет отец и поэтому сделал это первым?
Филиппа уже нет в живых, легко всю ответственность возложить на него. А если Молин говорит правду? Тогда почему Филипп отказался? Пусть он был зол, вступая с ней в брак, и ничего от де Сансе ему было не нужно, он мог бы продать рудник, чтобы выручить денег на текущие расходы. И почему Молину было просто не купить его? Боялся возмущения местного общества из-за того, что простолюдин-гугенот скупает земли потомков Филиппа-Августа? Он гугенот и находится в невыгодном положении, не в его интересах привлекать к себе внимание, особенно если на руднике было не все чисто. Тогда, конечно, лучше прикрыться дворянской фамилией.
Опасался, что рано или поздно кто-то докопается, что Аржантьер по праву принадлежит Флоримону и не захотел быть обвиненным в сомнительной сделке? Любой стряпчий поймет, что он не мог об этом не знать, ведь он же был управляющим рудником, когда составлялся брачный договор между ней и Жоффреем.
Отец имел привилегию добывать серебро и свинец на руднике, возможно она утрачивалась при переходе в другие руки? Молин продолжал и после смерти Жоффрея махинации с контрабандой? Она же обещала себе следить за его работой, ведь он стал и ее управляющим, но дела при дворе так захватили Анжелику, что она обо всем позабыла. Молин не допускал, чтобы земли Плесси были убыточными, остальным Филипп не интересовался. А когда он умер, ей тем более стало не до этого.
Она развернула письмо отца. При виде почерка барона Армана на нее нахлынули воспоминания. Сколько листов бумаги, исписанных такими же аккуратными буквами, отец отправлял в королевскую канцелярию или влиятельным вельможам, которым был когда-то представлен, надеясь добиться вспомоществования для своей семьи. Все эти годы в ее памяти оказывается хранились воспоминания об отцовских черновиках, лежащих на его бюро или на полу в кабинете. Девочкой Анжелика подбирала их и уносила в полуразрушенную башню, где она прятала травы, которые сушила и смешивала по примеру колдуньи Мелюзины. Из черновиков было удобно делать конвертики для хранения семян и перетертых трав.
"Моя возлюбленная дочь! — писал барон. — Надеюсь вы и мои внуки здоровы и пребываете в благоденствии под сенью нашего славного короля Людовика XIV в добром городе Париже.
Боль и раскаяние сковали мое сердце, когда я узнал от Молина о ваших, увы, справедливых упреках. Хотя вы, как послушная дочь, не осмелились высказать их мне, я все же считаю, что несу ответственность за непростую ситуацию с нашими родовыми землями и вашим приданным. Не буду перед вами оправдываться, заверяя вас в том, что искренне готов был передать рудник Аржантьер в руки вашего супруга маркиза дю Плесси, как и предложил мне ваш эконом несколько лет назад. Верю, что вы не ставите это под сомнение. На мой взгляд, это было бы справедливым и правильным пусть не с точки зрения права, но согласно принятым в обществе нормам дворянской чести.