Поверьте, у вашего отца не каменное сердце, и я сопереживал тому печальному положению вашему и моего дорогого внука Флоримона, о котором не след говорить и по прошествие стольких лет, дабы не вызвать гнев Господа нашего. Но сердце отца помнит, что его послушная отцовской воле дочь вынесла поистине тяжкое испытание, ниспосланное свыше.
Я составил завещание, согласно которому рудник Аржантьер после смерти вашего отца перейдет к вам. Не думайте, что я сделал это сейчас под тяжестью ваших обвинений или чего-то испугавшись. Решение принято мною давно, и вина моя лишь в том, что я не сказал вам этого ранее. Что помешало мне, один Господь знает. Простите мне эту слабость, дитя мое.
Завещание оформлялось у нотариуса, который, как и Молин, уверил меня, что согласно французскому праву прекрасно может быть совмещено наследование по закону и по завещанию. Согласно ему рудник Аржантьер с прилагающимися землями переходит в качестве обязательной доли из наследства вам, моей дочери, маркизе дю Плесси де Бельер, а в случае кончины, да пошлет вам Господь долгую жизнь, — вашим детям по старшинству.
Никто в обществе не сочтет несправедливым такое распределение моего наследства и это не приведет к скандалу, который бы стал позором для семьи де Сансе де Монтелу..."
Далее барон рассказывал об обитателях Монтелу, о том, что происходило у соседей, еще какие-то местные новости, Анжелика оставила это на потом.
Она знала, что наследство по закону получал старший сын в семье, остальные — лишь обязательную долю, а посвятившие себя служению Богу, как Мари-Аньес и Раймон, — небольшую пожизненную ренту. Что ж, ее обязательной долей будет рудник. Так отец хочет восстановить справедливость.
Конечно, если бы она раньше помнила о своей вдовьей доле... Ни Молин, ни отец не сказали ей об этом, когда она выходила замуж второй раз. Отец всегда был щепетилен в отношении родовых владений, он не мог забыть. А о забывчивости Молина даже в шутку говорить неудобно, настолько это глупо.
"Их терзал страх... Страх, что на белый свет вновь выплывет трагедия обвинения и казни графа де Пейрака. Они и меня готовы были вычеркнуть вместе с ним, и сыновей моих. Даже сейчас отец говорит об этом осторожно. Испытание, ниспосланное свыше... Кто я такая, чтобы осуждать их? Разве не мучил меня тот же самый страх до такой степени, что я даже не назвала Флоримона и Кантора родовым именем мужа, они носили фамилию де Моран."
Одно понятно, что тогда, что теперь Флоримону, чтобы получить права на рудник, как сыну графа де Пейрака и мадемуазель де Сансе де Монтелу, нужно восстановиться в правах. Запись о крещении старшего сына есть в церковных книгах в тулузском соборе, подлинность записи и личность Флоримона сможет подтвердить архиепископ де Фонтенак. Неужели придется обращаться к нему? Да и жив ли он... Может быть лучше предпочесть выход, который предлагает отец? По его завещанию Флоримон когда-нибудь и так получит то, что ему причитается.
Аржантьер был отделен от земель барона де Сансе владениями дю Плесси, но за долгие месяцы своего траура, хотя Анжелика почти каждый день совершала конные прогулки, ей не приходило в голову съездить туда и узнать, что там делается. В ее памяти он оставался карьером с полуразрушенными строениями, каким она видела его в детстве. Мрачная и гнетущая картина, которой не хотелось усугублять тяготы вдовства. Она была уверена, что рудник стоит заброшенным, поэтому и не ждала в отчетах Молина строки с доходами и расходами на него. А ее не было, потому что рудник ей не принадлежал.
Теперь она жалела, что не посетила его. С этим рудником все как то странно. Он, будто туман, не дается в руки и в то же время периодически возникает в ее жизни: перед замужеством с Жоффреем, перед браком с Филиппом, и вот опять... Что за тайна есть в нем? Анжелика сказала себе, что у нее разыгралось воображение. Скорее дело в махинациях Молина. Если бы она съездила туда, то хотя бы узнала, что на руднике есть какие-то работы и сама разобралась бы во всем. И адмирал сейчас не мог бы ее запугивать.
Анжелика твердо знала, что не может допустить, чтобы ее отца, пожилого человека, таскали по судам и грозили королевской немилостью из-за прихотей герцога де Вивонна.