"А как же справедливость?" — мысленно крикнула Анжелика.
Боссюэ будто услышал ее. Сделав паузу, он яростно воскликнул:
— Что мы знаем о справедливости! Разве справедлив тот, кто мстит? Обратитесь к своим душам! Если бы справедлива была месть и несогласие перед лицом испытаний, то был бы в душах людских покой и порядок! Но нет ведь там ни того, ни другого. А есть только чужие страдания и боль на совести людской!
Проповедь была окончена, Боссюэ благословил всех присутствующих, и послышалось многоголосное пение. Звуки мотета месье Люлли успокоили Анжелику, она испытала потребность заглянуть в себя, подумать о своей жизни. Так было легче. Сосредоточившись на своих переживаниях, она могла не думать о том, что происходит вокруг.
Анжелика обхватила себя руками за локти под плащом, чтобы сохранить тепло в прохладе церкви. Кто она? Либо жена графа де Пейрака, либо уже нет. Если жена, как она сказала королю в Трианоне, то судьба Жоффрея и ее судьба. Муж ее был выброшен не только из самой жизни, он был осужден по приговору, его смерть была и смертью религиозной, общественной, гражданской. Он утратил свои гражданские права, дворянскую честь, связь со своим родом. Даже если бы у него и оставалась жизнь, и он не умер от ран в больнице, для всех людей он уже не существовал.
Тогда, зимой 1661 года, она инстинктивно, еще не понимая этого, отсекла себя и детей от Жоффрея и через некоторое время начала новую жизнь в таверне "Красная маска". У бедных выбор невелик: найти пропитание, крышу над головой, спастись от бандитов, вырастить детей, обеспечить их будущее. И только теперь, когда все это выполнено, Анжелика задумалась о своем выборе. Дегре, конечно, сказал бы ей, что те, у кого есть все, не знают уже, чем заняться, и предаются глупостям. Что ж, в этом есть философский смысл. Только когда ты не озабочен выживанием, ты можешь задуматься о смысле жизни. В противном случае думать некогда, выживать надо.
Она потеряла Филиппа, а королю еще не принадлежала. И если она до сих пор признает себя женой Жоффрея, значит его крах станет и ее уделом. Ракоци увидел в ней эту слабину, этот страх и неуверенность в ее душе, но с иезуитской ловкостью преподнес это как достоинство. Вы не такая, вы свободная. А она поверила его лести! И дело даже не в том, что он хотел ее использовать на ниве шпионажа в свою пользу, а дело в том, что именно этим он соблазнил ее. Она поверила, что это так, поверила его словам, потому что хотела поверить, потому что это возвышало ее в собственных глазах!
Она стала тогда смотреть на мир через треснувшее стекло и все теперь казалось ей не таким, каким было в реальности. Она не видела себя, детей, она не видела короля. Любая трудность казалась крахом жизни. Пока король все-таки не заставил ее посмотреть вокруг без кривого стекла, которое он в Трианоне выбил у нее из рук. Поначалу она отчаянно искала этот предмет, чуть ли не ползая по полу, даже кажется нашла, и вот теперь оно рассыпалось в пыль окончательно.
А король? Он все это понимал? Анжелика вдруг поняла, что да, понимал, понимал задолго до того, как это стало ясно ей. Может быть еще тогда в армии, когда сказал, что у Флоримона внешность южанина. Понимал, когда она, его будущая фаворитка, изменила ему с венгерским изгнанником, когда в гроте Тетис пытался подтолкнуть ее к тому, чтобы она поняла сама себя, а она лишь отгораживалась очередными отговорками. Понимал все про нее и при этом любил? Да никакой мужчина не выдержит всего этого, если только он не любит женщину до глубины души! Только теперь, когда она лишилась этой любви, она поняла все. "Он любил меня настолько, что отпустил тогда из своего кабинета, из Версаля, от двора, от себя. Отпустил из своей жизни. Потому что я сама так захотела."
Анжелика уперлась глазами в пол. Губы ее слегка шевелились, ресницы бросали тени на щеки, казалась она погружена в молитву. "Наверное, если бы у меня была цель, ну например, была бы надежда на то, что Жоффрей жив, пусть самая иллюзорная, я бы сбежала. И может быть король бы не смог сохранить свою невозмутимость, не смог бы совладать со своим чувством. Но как знать, не переродилось бы оно в ненависть. А я не хочу, чтобы он меня ненавидел, как ненавидел Филипп. Я уже знаю, к чему приводит ненависть между женщиной и мужчиной. К гибели, если не физической, то духовной. Я не хочу, чтобы король стал моим крестом, как им стал Филипп. Крестом, который я буду нести всегда. Наверное, я всю жизнь буду спрашивать себя, кто я? Жена маршала, погибшего за короля, или жена непокорного королю феодала, приговоренного к казни, пусть не физической, но гражданской."