Движущая сила поступков женщины — мужчина. Без него она никуда не может двигаться, только медленно киснуть в тоске и одиночестве. Если женщина любит мужчину, он определяет ее поступки и поведение, по нему она меряет добро и зло пока связь между ними не разорвана. Она любила Жоффрея и пока он был с ней, она вела себя также как он, надерзила королю на аудиенции в Лувре, не просила милосердия вопреки здравому смыслу. Чудом ей и детям удалось вернуться к нормальной жизни. Филипп... Она любила Филиппа и благодаря ему стала знатной дамой. Но Филипп ушел, и она снова оказалась одна.
Здесь, при дворе она чувствовала себя поставленной королем в какие-то рамки. Напуганная, она дернулась, как птица, и ощутила их. Но будучи ограничениями ее свободы, они одновременно служили и поддержкой, опорой, которая не давала ей упасть в пропасть. Как вчера вечером те перила мраморной лестницы, которые своей надежностью и прохладой успокоили и поддержали ее, без них она бы могла рухнуть в пролет.
После того, как зимой она вернулась ко двору, движущей силой их отношений стало, как ни странно, недопонимание. Другое дело, что оно могло их привести в конце концов, и привело бы когда-нибудь, к пропасти. Страшно именно женское непонимание, так как оно убивает всяческую надежду на счастье. Мужское непонимание умная женщина может обойти и добиться своего.
Она старалась не думать о том, что пережила вчера вечером. Мысли об отъезде ее уже не посещали. Что ее ждет в Париже? Долгое рандеву с настойкой у нее уже было, это не поможет, боль только затянется надолго. "Мне бы хотелось, чтобы безразличие короля было лишь местью за причиненные страдания," — прошептала Анжелика.
Ей вспомнились уроки урсулинок в монастыре Пуатье. "Знатная дама должна быть изящна-скромна и гордо-спокойна. Когда вам, дитя мое, грустно, старайтесь принять беззаботный и даже радостный вид, когда вам причиняют боль, заставляйте свое лицо изображать безмятежность, так вы научитесь управлять своим взглядом и приобретете власть над собой", — толковала сестра Жильберта. Значит чем глубже спрятаны истинные чувства, тем с большей свободой может вести себя человек? Эта мысль поразила Анжелику. Разве не таков Людовик XIV?
Мотет был закончен, и время для воспоминаний и размышлений закончилось, пора покидать церковь. У нее своя Голгофа и она пройдет ее "гордо-спокойно", а у него, у короля? Есть ли у него Голгофа? Анжелика вздохнула и, подняв глаза, посмотрела на него. Людовик XIV, выходя со службы, говорил с Ардуэном де Перефиксом, парижским архиепископом. Начиналась придворная суета, впереди был день. А ей надо обязательно увидеться с месье Кольбером, ее беспокоило подвешенное положение Флоримона, она хотела разобраться окончательно с вопросом о его дворянстве. Ведь сам король признал его дворянином, и теперь сын имел право получить бумаги, подтверждающие это.
В приемной министра она нашла месье Перро. Он засуетился вокруг нее, принес откуда-то мягкий стул, скамеечку для ног, чтобы ей было удобно. Анжелика не привыкла к таким заботам. Отношение к ней мужчин было более суровым. Он поблагодарил ее за протекцию, которую она составила ему при дворе как литератору.
— Надеюсь, я не позволил себе дерзость по отношению к вам, сударыня, придав ваши черты героине моей сказки?
— Если только самую малость, месье, — пожала плечами Анжелика. — В любом случае, не выдавайте больше тайн принцессы на горошине, где и при каких бы обстоятельствах вы с ней не встретились.
— Клянусь вам в этом, мадам. Безмерно рад, что вы поддержали меня, отойдя от античных традиций, возможно это задаст новую моду при дворе.
— Не стоит возлагать на это большие надежды, они могут обернуться большими разочарованиями. При дворе всегда так, сегодня вы у всех на устах, а завтра уже на кого-то другого молятся.
— Король говорил сегодня с архиепископом Парижа, известным противником месье Мольера, требовавшим запрета пьесы "Тартюф" — поспешил поделился он новостью. — Его Величество выступил посредником между спорящим сторонами. Благодаря этому конфликт разрешен, месье Мольер немного смягчит пьесу, а архиепископ перестанет грозить отлучением от церкви всем, кто ее читает, да и самому Мольеру в первую очередь. Обе стороны относительно удовлетворены, ведь король отнесся с уважением к господину де Перефиксу, но в то же время оказал покровительство Мольеру.