— А если она не поймет как ей распорядится своими достоинствами?
— О, даже младенец знает, что если хочешь выжить, то надо тянуться к груди, полной молока.
Тем временем Анжелика, взволнованная, приблизилась к королю. Когда она оказалась около него, сердце ее замерло, а потом смятенно застучало. Она медленно опустилась в реверансе, король кивнул и протянул руку, на которую она могла опереться. Поднявшись, она увидела, что придворные, только что окружавшие короля, отошли в сторону. Она и Людовик XIV остались вдвоем возле кромки большого канала.
— Я думал об истории, которую вы мне рассказали, мадам. Мой духовник объяснил, что смысл ее в страхе мужчины перед тайной женственности, благодаря которой женщина дает жизнь, — он понизил голос. — Невозможность осуществления своей страсти заставляет мужчину превращать объект вожделения в чудовище. Что вы думаете по этому поводу, сударыня?
— А вы сир приняли бы тайну Мелюзины? — смело сказала Анжелика.
— Хвост раз в неделю? Вы умеете загадывать загадки, — удивленно приподнял брови король.
— Сир, почему с женщинами интересно? Мы загадочны, чувствительны, с нами хлопотно и непросто! А если тайна Мелюзины это лишь образ, иносказательно передающий какой-то изъян, может быть преступление женщины?
— Убийство или ограбление? — улыбнулся король.
Взгляд Анжелики задержался на перчатках короля с вышивкой в виде королевской лилии.
— А если бы это было клеймо на плече за преступление?
Зачем она это спросила? Она и сама не знала, слова сорвались с губ, прежде, чем она успела их обдумать. Король заметил ее взгляд.
— Клеймо ставят люди. Король выше людского суда.
Горькая складочка на мгновение появилась в уголках губ Анжелики. Она вдруг подумала о том, что легенда о Мелюзине удивительно подходит Атенаис де Монтеспан. Оказывается любую историю можно объяснить по разному. Но преступления Монтеспан хуже, чем несчастный русалочий хвост. И она скрывает их от короля, но ничто и никогда не будет тайным всю жизнь. Совесть подсказывала ей картину нищенки с зелеными глазами, защищающей детей от Великого Кезра и убивающей его кинжалом. "А ведь это была я!" — промелькнуло у нее в голове. Она вскинула глаза на короля.
— А если бы женщина убила, спасая жизнь своего ребенка? Или убила, охраняя свою страсть к мужчине?
— Вы говорите серьезно? Это разные вещи. Ребенок нуждается в защите и помощи, а мужчина самостоятелен и может сам сделать выбор. Мешать ему не надо. Женщину, убившую во имя спасения жизни ребенка, я бы принял, женщину, убившую ради любовника, — не думаю.
— Любую историю можно объяснить по разному, — почти шепотом повторила Анжелика.
Король оперся на трость и они сделали еще несколько шагов к водной глади канала. Осенью вода казалась совсем черной, спокойной, но это было неживое спокойствие.
— Однако в вас есть не только умение рассуждать, но и непосредственность, непоследовательность. Это пугает, но в сущности мы любим в женщине непредсказуемость. Вы бываете такой разной. При первой встрече в Версале я познакомился с одной Анжеликой, потом во время моих военных кампаний и праздников я узнал другую Анжелику, этой весной вы были третьей. А сейчас передо мной появилась еще одна...
— Сир, может быть мой вопрос покажется немного дерзким и не ко времени, но вы не наказали моего сына за его проступок?
На губах короля была легкая улыбка.
— Нет, ведь благодаря этой дерзости Версаль снова видит вас, мадам.
— Вы сердитесь на меня? Из-за того, что произошло между нами после смерти герцогини Орлеанской? — прошептала она.
— Вы хотите сказать из-за того, что не произошло? — грустно улыбнулся он. — Нет, дело не в этом. Ведь я сам отпустил вас в Париж. Плакать и предаваться иллюзиям. Потом снова плакать, но уже от того, что иллюзии развеялись. Бедное мое дитя, наверное, у вас не было возможности раньше оплакать вашу, — он прервался, подбирая слово, — потерю. Может быть, не было сил решиться на это, может быть, не было такой минуты в жизни, когда не надо быть не только красивой, но и сильной женщиной, всегда сильной.