Хиэй опустила плечи:
– Уже знаешь? Ну почему они не могут жить по правилам, ведь это же насколько проще!
Конго пожала плечиками, разбросав отсветы лилового шелка:
– Л-л-люди… Влияют на нас тоже. Порой себе удивляюсь.
– Ах, Конго-сама, мы ведь и на себя влияем… – единственный человек за столиком, Осакабе Макие, худенькая брюнетка в типично японском возрасте "то ли двадцать, то ли сто двадцать", улыбнулась печально. – Только не всегда успеваем удивиться, в силу несовершенства биологической платформы.
– Кстати, о несовершенстве платформы, – выпрямилась Конго, поставив чашку на столик. – Ты когда на аугментацию собираешься? Давно же обещала.
– Не хочу, – женщина вздохнула. – Меня с детства попрекали тем, что я искусственная. И вот на самом деле превратиться в машину?
Харуна засопела и посмотрела на Киришиму. Та, не отвечая, щелкала застежкой накладного кармана.
– Но, Макие-тян! Ты бы видела, какой замечательный корпус приготовила тебе Акаси, – Харуна неловко улыбнулась. – Это тебе не в розовой плюшевой игрушке сидеть!
Макие насупилась – при ее худобе выглядело смешно – и помотала головой:
– Хару-Хару, не настаивай. А то я спрошу, когда ты собираешься замуж! И за кого!
– Браво! Браво! – Ямато захлопала в ладоши. – Ну разве не мило? Ну вот ня же! Совсем как люди!
– Сомнительный комплимент… – Конго снова подтащила к себе чашку и спрятала в нее полыхнувший алым взгляд:
– Осакабе-сама, у вас ровно две недели, считая текущий день, как первый.
Говорила Конго негромко, вынуждая прислушиваться:
– Дальше я просто прикажу Акаси. Вы жрете таблетки лопатой…
Харуна отважно кинулась на защиту:
– Сестра, правильное слово "кушаете".
– Кушают пирожные с чаем! – отрезала Конго. – А таблетки в том количестве, в котором их с юных лет принимает Осакабе-сама, жрут лопатой. Осакабе-сама не хочет становиться машиной? Как мило! А я не хочу видеть, как Харуна и Киришима хоронят Осакабе-сама, загнувшуюся от банальной аллергии. Либо от отказа печени. Либо от начавшейся в почках цепной реакции. Критическая масса всякой химии, по моим расчетам, превышена в них еще год назад. Скоро Осакабе-сама не потребуется ночное освещение, обойдется хемолюминесценцией кожи. Да и приборы в туалете придется заменить на что-то более стойкое к царской водке.
Напряженное молчание разрядила сама Осакабе Макие:
– Да, Конго-сама, вас-то уже про замужество не спросишь…
Когда отсмеялись, Макие горестно вздохнула:
– Придется соглашаться. Послезавтра, хорошо? У меня там опыт интересный, не хочу прерывать.
– Конечно-конечно, – ласково улыбнулась Конго. – Сестрица, проследи. Ты же не подведешь меня?
Хиэй облизнула пересохшие губы и опять воинственно подвинула очки.
– Ваше "послезавтра" я слышала четыре раза, – Конго вздохнула еще тяжелее. – Л-л-люди!
Нагато выбрала, наконец, пирожное и потащила на свою тарелку со словами:
– Люди считают, что я никогда не улыбаюсь.
– А меня зовут отелем, – Ямато допила чай и постучала чашечкой по столу. – Линкор! Почему-то Айову или Неваду никто не называет "Бигмаком".
– А меня волчицей, – нахально всунула голову Ашигара, – хотя поэтому мне постоянно дарят очень миленькие заколки. У меня их в натуре два вагона!
– Но, Харуна, мы прервались. Чем же л-л-люди напуганы?
Харуна улыбнулась той самой улыбкой, что сбивает с ног больше л-л-людей, чем полный залп. Что там в залпе: пушки да ракеты, ерунда какая. А тут глаза ясные, изумрудные, волосы пшеничные, золотом просвеченные… Двадцать лет назад школьники писали на стенах: "Цой жив!" А теперь по всей планете пишут: "Флагман моего сердца". И это не про ледяную владычицу Конго, не про Верховного Флагмана Ямато, не про веселую Акаси – нет, это все про Харуну.
Правда, здорово?
Харуна почесала нос. Люди видят в ней девочку, хотя со дня первого знакомства у многих контактеров уже собственные девочки выросли. Девочку, а не стальную глыбу с огненным сердцем. Привычную миленькую конфетогрызку, а не корабль Тумана…
– Пакеты с подробной информацией я сейчас вам сброшу. Но, скажу честно, даже Акаси в них мало что поняла. Так что я позвала Макие прийти и вам рассказать.
– А тут я насела на нее с аугментацией, – Конго повертела чайной ложечкой, – что поделаешь! Осакабе-сама, прошу вас не держать на меня зла.
Макие улыбнулась бледной тенью улыбки Харуны:
– Я не знаю, что такое беспокойство о детях… И теперь, наверное, никогда не узнаю. Не стану врать, что понимаю вас, но за беспокойство благодарю.
После чего тоже отодвинула чашку и выпрямилась.