- Ты прямо как стервятник, Василий Иванович, на этом инстинкте.
- Ух-ху-ху! - он приподнялся со стула и взмахнул локтями, не упомянутую мной птицу изображая собой, а вроде как филина или нетопыря в полете.
- А там, между прочим, нормальные люди, живые, - сказал я.
- Нормальные, - он кивнул, - кто же говорит. Танатос. Фрейд. Деструктивное начало психики. Что может быть нормальнее? Ты отворачиваешься от фактов, которые знаешь не хуже меня.
- Но ведь дальше у Пушкина - "бессмертья залог", ведь так? - вспомнил я.
- Какой здесь Пушкин? Я говорю Фрейд. Причем тут Пушкин?
- Пушкин, - сказал я.
- Фрейд, - сказал Вася.
- Пушкин.
- Фрейд.
- Пушкин.
- Фрейд, - он передвинул солонку и блюдечко на столе, как делая ход в игре.
- Пушкин, - сказал я, возвращая передвинутое на место.
- Фрейд, - сказал он твердо.
- Пушкин, - попробовал я возразить.
- Фрейд, - сказал Вася.
- Да, - согласился я неохотно. - Я знаю.
- И причем здесь, собственно, эти, нормальные они или нет, люди? - продолжал Вася. - Ты с кем-то там, положим, общаешься. С кем-то разговариваешь, кого-то имеешь в виду. Стараешься за кого-то... Но мы... нашего уровня полета птицы, - добавил он после паузы, словно обдумав внимательно возможность установления равенства между собою и мной, - не с человеком уже ведем диалог и даже не друг с другом, а с некоторой, можно сказать, сущностью мира, - он наполнил бокалы и отпил немного из своего, - которую кто-то назовет судьбой, кто-то случаем, может быть, - законом природы. И что бы я смог сделать со всем своим этим, когда б не благоприятствующий во всем случай. Нужный, скажем, человек, явившийся в нужное время. Или нужные деньги, которых не хватало только что, и вот они есть. Знаешь, - он наклонился ко мне через стол и понизил голос до шепота. - Это как будто тебя берут за руку и ведут, а ты только следуй... знаешь ведь.
Его лицо было совсем близко передо мной, я чуть не ударил.
Он отпрянул и заслонился, защищаясь притворно тем самым своим портретом. И вдруг как бы застыл и сделался плоским, теряясь в бесконечном ряду своих изображений, сделавшись словно одним из них.
Я моргнул несколько раз.
Он сидел на своем месте, ухмыляясь.
- Хочешь, будет по-твоему? - спросил он. - Я напишу тебе бумагу, и будет, как ты захочешь, если захочешь, конечно.
Он протянул мне бумагу, где, кажется, все уже было написано заранее.
Кажется, сейчас он только подпись поставил.
Я прочел. Там указано было мое имя и сообщалось, что мне предоставлены полномочия отменить имеющую место быть дату судного дня с назначением новой, по моему усмотрению, или же на неопределенный срок.
- А сам не появишься? - спросил я.
- Я улетаю, - сказал он, - как раз завтра. В Копенгаген. И билеты уже куплены.
Мы распрощались. Я встал.
- Туда, за занавесочку, - направил меня Вася.
Я прошел по коридору мимо туалета и полуоткрытой двери. "В Магадан", - оттуда раздавалось негромко. "В Тамбов".
Я вышел на лестницу, спустился вниз и оказался в том самом, уже известном мне квадратном глухом дворе. Была ночь. Я посмотрел на часы - третий час уже, столько прошло времени.
Я проследовал знакомой мне дорогой, спрямляя кое-где путь, до метро и дальше. В ощущении, что как бы не вышел еще за пределы Васиных коридоров. И, кажется, не было невозможного. Мог бы пройти по воде, как посуху, или бежать без усталости к дому - только чтоб остыть немного. Проходя мимо парка, я сел на скамейку. Место встречи?
Чтоб не скучать, я сделал себе мудрого собеседника. Из большой сухой ветки, старой газеты и консервной банки. В темноте довольно и этого.
Он откашлялся, прочищая горло, и начал:
- Один дзэнский монах, думая, что уже достиг чего-то, еще в молодости оставил свой монастырь и отправился странствовать. Через много лет он снова посетил этот монастырь, и его старый учитель спросил: "Скажи мне, в чем суть буддизма?" "Если облако не висит над горой, свет луны бороздит волны озера", - ответил монах.
- Можно узнать, кто были этот монах и учитель? - спросил другой голос откуда-то сзади.
- Это существенно?
- Имя - знак достоверности. Есть имя - есть человек, - сказал голос.
- Имя есть, но я его не знаю.
- Может быть, Цзуй-ень, - сказал я.
- "Скажи мне, в чем суть буддизма?" - спросил Цзуй-ень.