И вот майор Шнибер снова шагал через Вермезё своей упругой походкой. Неторопливый дождь сеял легкую, как мука, изморось на увядшую, прихваченную первыми заморозками траву. В такую собачью погоду ой как хорошо очутиться в теплой, приятно пахнущей комнатке.
Дверь отворила хозяйка — белокурая, стройная, в черном, с большими цветами, шелковом халате… Однако что это? На лице ее отражалось замешательство.
— Nun, Schatz?[36]
На вешалке в передней — военная шинель.
В голове у майора мелькнуло: «Обер-лейтенант!.. Дурень, и как я только прежде не замечал! А ведь видел, что они еще на вечеринке все время болтали друг с другом! «Миленький, это же для отвода глаз…» И я ей верил… Из одного бокала ликер лакали «на брудершафт». И целовались потом. Ну ничего, сейчас я проучу и этого соплячка из Брауншвейга, и ее, потаскушку… Сейчас!»
Однако, привыкнув к полумраку передней, майор увидел, что шинель, висевшая на стенке, — не обер-лейтенанта из Брауншвейга. Она была из голубовато-зеленого тонкого сукна, с зеленым бархатным воротником и подполковничьими погонами! Начальник гестапо! Точно, ведь гестапо расположено на этой же улице…
Майор затоптался на месте, испуганный и обмякший, будто проткнутый пузырь. По широко раскрытым глазам Клары он видел, что она хотела что-то сказать ему, объяснить, но в дверях гостиной уже показался подполковник. Сделав женщине знак удалиться, гестаповец впился взглядом в нового посетителя, а затем, подойдя вплотную, тихо, деликатно, как истинный европеец, прошипел ему в лицо уничтожающие слова:
— Господин майор, командование станции обратилось в гестапо с просьбой о помощи против всеобщего саботажа… Гм. Всеобщий саботаж?
Он умолк и с презрением, с холодной насмешкой во взгляде твердо смотрел на майора, как бы выжидая.
— Господин майор! — вдруг скомандовал он.
Майор щелкнул каблуками.
— Кругом, марш!
На второй товарный путь прибыл длинный-предлинный состав. В это же время на четвертом шла погрузка. Мохаи, крича и нещадно ругаясь, бегал вокруг состава на своих толстых кривых ногах, выныривая то с одной, то с другой его стороны, но все его потуги и ругань были бессильны: Мохаи окликал одного-другого грузчика, те нехотя шевелились, приступали к работе, но стоило ему отвернуться, как они опять останавливались, начинали курить сигареты, звать товарищей, будто на помощь, и с завидным терпением ждали, пока они подойдут. Одним словом, погрузка шла будто замедленный фильм. В дверях крытого вагона застрял, словно нарочно, огромный ящик, и его нещадно толкали взад-вперед. Вместо того чтобы подать грузовик прямо к вагону, рабочие спустили ящик на землю, а теперь пытались волоком втащить его по наклонным доскам. Двое впряглись в лямки и тянули сверху, двое подталкивали снизу, крича: «Еще — взяли», — продвигаясь всякий раз не больше, чем на сантиметр. Но вот в ту самую минуту, когда к грузчикам подлетел взбешенный майор, лямка лопнула, и двое грузчиков, толкавших ящик снизу — один коренастый, лохматый, другой высокий, смуглый, — подержав немного груз на весу, попросту бросили его. Ящик сполз с мостков, ударился оземь и раскрыл свою сердцевину, словно водяная лилия. А оттуда посыпалось: металл, никель, стекло. К ящику поспешил Мохаи, но еще проворнее оказался майор.
— Свиньи! Что вы делаете?!
В то же мгновение один из грузчиков громко вскрикнул и, обхватив руками одну ногу, затанцевал на другой.
— Бандюги! — орал майор, а рабочих очень забавляло, что к «бандюгам», по-видимому, относился и Мохаи. — Саботажники! Свиньи! Рапорт на всю компанию. Мохаи, немедленно отправляйтесь в комендатуру!
В депо, когда туда ворвался немецкий комендант, рабочие, усевшись в кружок, обедали. А в середине круга стояла совсем молоденькая девушка в черном поношенном пальтишке и пестром платке на голове.
О, майор Шнибер умел подмечать все с первого взгляда!
По улыбкам, исчезнувшим с лиц при его появлении, он понял, что девчонка рассказывала, по-видимому, смешные вещи, заметил, что вместо пяти поврежденных локомотивов, стоявших в депо и около него в прошлый раз, теперь ждали своей очереди на ремонт восемь паровозов. Некоторые из них торчали здесь уже по нескольку недель. Между тем есть приказ: не можете починить — отбуксируйте в главные мастерские. И пометки мелом в местах повреждений все те же: как сделали их несколько дней назад, так никто к ним и не прикасался. Да тут вообще никто ничего не делает!