– Вы дали слово! – де Мире, бледный как полотно, треснул кулаком по столу. Он угодил по полной бутылке вина, которая с грохотом отлетела в сторону и разбилась о стену. Элен вскрикнула, а по штукатурке расползлось огромное ярко-красное пятно.
– Полегче, – негромко сказал Лу, который успел встать между своим новым господином и взбешенным шевалье.
– Благодарю, Лу, – доктор встал и прошелся по залу. – Какую же правду я еще не упомянул? Ах, да! Правда о двух влюбленных… О жестоком богаче, который желал повыгодней женить сына… О старом отце, которому предложили щедрый откуп за позор его дочери… О том, чем все это закончилось.
Он повернулся к столу и вытащил из кармана толстый свиток:
– Вот мои записи по делу. Здесь вся правда, от первого до последнего слова. Четыре листа, исписанных с обеих сторон. Признаюсь, у меня уже сводит пальцы при одном виде пера. Так может, отправить Лу в город вместе с этим протоколом?
В зале повисла тишина. Взгляды присутствующих были прикованы к злосчастному свитку. Доктор выдержал положенную паузу и продолжил:
– Так что же вы посоветуете, господа? Теперь, когда секретов больше не осталось?
– А вы наврите!
Детский голос прозвучал так неожиданно, что Андре не сразу понял, кому он принадлежит. Жако все это время неслышно и невидно сидел у камина. Едва ли он понял хотя бы половину сказанного; по испуганным лицам взрослых мальчик догадался, что правда, о которой толкует человек в черном, никому не нравится.
– Дельная мысль, – согласился доктор, повернувшись к Жако, – но как именно наврать? Какая неправда всех устроит?
Мальчик смутился от всеобщего внимания и замолчал. К нему на выручку пришла мать:
– Такая, на которую у меня ума не хватило. Ночью господин Греньи напился пьян, вышел на улицу по нужде, да впотьмах споткнулся и упал. Он ведь пьян был, Пьер? – обратилась она к мужу.
– В стельку, – мрачно подтвердил тот, – больше половины бочонка выдул. Я и сам еле до кухни дополз. Вон, Жоффруа подтвердит.
– Верно говорите, сержант, – кивнул солдат, – едва на ногах держались. А старик в зале остался, еще песни пытался петь.
– Вот я утром заметила, что вход не заперт, отворила дверь – а он, бедняга, навзничь лежит, – продолжала Элен, – Я, понятное дело, в крик. Всю гостиницу переполошила. Вы, доктор, его осмотрели и сказали, что ничем уж не поможешь.
– Помню такое, – заметил Лу, – не повезло старику: упал на спину, затылком о камень.
– А я вас попросил, – вмешался мрачный де Мире, – подробно все это описать. Как самого грамотного… За исключением мсье Кланду – но он очень плохо себя чувствовал со вчерашнего дня.
– Думаю, я смогу это все изложить в нескольких фразах, – кивнул доктор.
Он склонился над бумагой; остальные затаив дыхание смотрели, как на листе слово за словом рождается история, которая устраивает всех.
Закончив, доктор поставил свою подпись, его примеру последовали шевалье и Пьер.
– Хорошо бы мсье Кланду расписаться, но…
– Я знаю руку отца и могу сделать это вместо него.
На лестнице стояла Мари. Ее разбудил шум, который поднял разгневанный де Мире. Никем не замеченная, девушка наблюдала за происходящим, пока не поняла, что настал ее черед выйти на сцену. Подойдя к столу, она крепко сжала перо и вывела под протоколом подпись Кланду. После этого мадемуазель поглядела на доктора:
– Надеюсь, мою мать не потревожат лишними расспросами?
Андре не успел ответить, потому что сверху донесся истошный крик мадам:
– Доктор! Ему хуже! Помогите кто-нибудь!
Эрмите бросился к лестнице, следом за ним поспешили Мари и Элен. Втроем они вбежали в господский номер и увидели жуткую картину: мсье Кланду бился в агонии. Лицо его побагровело, глазные яблоки выкатывались из орбит, все тело сводило судорогой. Жена пыталась удержать старика в постели, но одним взмахом безвольной руки он отбросил ее к стене.
Доктор велел Элен держать ноги больного, а сам схватил одну из своих склянок со столика и, крепко зажав голову одной рукой, другой влил ему в рот лекарство. Через несколько секунд тело старика обмякло. Он откинулся на подушки, прикрыв глаза. В наступившей тишине слышались лишь всхлипывания мадам и тяжелое дыхание умирающего. Мари ласково сжала руку отца и шепотом позвала его.
Веки мсье Кланду дрогнули; он обвел комнату мутным взглядом. При виде дочери лицо старика болезненно искривилось, а по морщинистой щеке скатилась одинокая слезинка. Мадемуазель наклонилась к нему и быстро заговорила: