И тут Андрус вновь улыбается своей заразительной улыбкой. Этой искрящейся улыбкой, которая меня делает беззащитной и бессловесной.
— Ухаживать? — издевается он. — Взять бы розги, да поохаживать тебя хорошенько за такое! Меня вот бабушка поучала, как ухаживать за женщинами, только она никогда не говорила, что чукча или армянин лучше эстонца. — Я ведь помню твою свадьбу. Чертовски интересная история! В нашем городке еще никому не удавалось подобное! Дать деру прямо от алтаря!
Притворное веселье Андруса как-то очень быстро рассеивается. Почему? Увы, мы знаем друг о друге лишь то, что в прошлом у обоих была “великая любовь”. Была — и больше нет, но душа болит, и эти проклятые фантомные боли заставляют нас мчаться сквозь заснеженную Польшу и огрызаться друг на друга, словно озлобленные звери в слишком тесной клетке.
Для двоих страдальцев от “большой любви” одна машина, несомненно, клетка, которая должна была стать избавительницей, а превратилась в коварную ловушку. Я не раз читала, что мужчина по своей природе должен презирать женщин, любить которых он не может, но на которых все же по-мужски реагирует. Именно — реагирует. Как запах пищи раздражает голодного — до тошноты. И Андрус, наверное, должен сейчас испытывать в первую очередь именно тошноту. Во всяком случае, всякий раз при упоминании Размика его выворачивает. На лице появляются боль и отвращение — и какая-то мне самой непонятная брезгливая гримаса.
Андрус сердито глядит на дорогу и прибавляет газу; стрелка дрожит на ста, потом на ста двадцати. Мы пролетаем сквозь какую-то деревеньку, словно торопимся к финишу авторалли. Где-то позади остается круглый указатель с цифрой 50.
Вдруг я слышу дикое гиканье, совсем как в американских приключенческих фильмах. Перед нами вырастает мигающее фарами чудовище.
— Снова грабители? Откуда только у них такие фары? — плаксиво осведомляюсь я.
— Спокойно, детка, это всего-навсего полиция! — отвечает Андрус плутоватым тоном опереточного героя и выпрыгивает из машины, словно бандиты и полиция — самое главное увеселение для него в этом дурацком рейсе в Европу.
Скорость, конечно, мы превысили. Это даже мне ясно, хотя вообще-то я в автомобилях не разбираюсь.
Снова в голосе Андруса появляются обворожительные нотки, которыми в разговоре со мной он не пользуется почти никогда. Оказывается, нужна банда грабителей или польская полиция, чтобы я могла наслаждаться этими звуками. Вот ведь чревовещатель… Голос совершенно изменился: рокочущий грубоватый бас превратился в сладкозвучный тенор. Это уже не речь, а настоящая ария. Наши приключения в лесу в устах Андруса похожи на средневековый рыцарский роман. Мы удираем от ужасной банды. Полицейские внимают, обмениваются мнениями. Я тоже заслушалась и верю всему, хотя точно знаю, что мы в дороге уже час и никто нас не преследует.
Двое полицейских, которым Андрус исполнил свою балладу, смягчившись, уточняют, где именно в лесу мы наткнулись на злодеев. Однако еще один роется в нашем багажнике и, увы, находится вне поля воздействия Андрусовой фантастической повести. Он возвращается с решительными обвинениями по трем статьям: почему бензин в пластмассовой канистре; где у нас огнетушитель; где обязательная для каждой машины аптечка?
Все налицо. В подтверждение этого Андрус демонстрирует пластырь на своем изящном запястье. Мне вспоминается, что он выудил этот пластырь из собственного кармана, а не из аптечки. Мол, бандиты его слегка оцарапали, а затем отобрали у дамы деньги и отпустили нас на все четыре стороны.
Андрус отворяет дверцу с моей стороны и предъявляет полиции меня, словно знаменитую примадонну, чье выступление должно завоевать сердца зрителей, прежде чем они догадаются освистать представление. В глазах одного из полицейских я замечаю вспыхнувшее на миг сочувствие. Шмыгая носом, я описываю свою сумочку, жалуюсь, что лишилась всех денег, а значит и поездка потеряла смысл. Я мешаю польские слова с немецкими до тех пор, пока не замечаю на лицах полицейских признаки утомления. Да, да, они обещают отыскать мою сумочку и сообщить… Только потом соображаю, что никто из них не поинтересовался, куда именно сообщить.
Андруса штрафуют всего на сто тысяч злотых за бензин в пластмассовой канистре. Поначалу речь шла о пятистах тысячах и даже миллионе, но мой несчастный вид и Андрусова риторика сделали свое дело. Андрус отдает пять немецких марок. Это последние наши деньги, уверяет он. В Германии нам должны помочь знакомые. Тот полицейский, что рылся в багажнике, слегка задумывается, чего ради мы едем в Европу без гроша.