Но когда случилось так, что власть оказалась в руках Коммунистической партии под предводительством Ленина, все изменилось. Как только власть попадает людям в руки, у них меняются идеи. Теперь возобладала идея, что дать людям такую независимость и до такой степени освободить от обязанностей опасно – иначе они станут слишком большими индивидуалистами. Нет, пусть бремя семьи остается у них на плечах. Тогда они останутся рабами – ради старой матери, старого отца, больной жены, детей и их образования. Тогда у них не останется времени и храбрости, чтобы пойти против воли правительства в чем бы то ни было.
Семья во все времена была величайшей ловушкой, позволяющей обществу держать человека в рабстве. Ленин начисто забыл об упразднении семьи.
Революции гибнут, и гибнут очень странно. Они гибнут в руках самих же революционеров, потому что, как только к ним в руки попадает власть, меняется вся их логика. Теперь они слишком дорожат властью. Теперь они заботятся только о том, чтобы сохранить власть навечно, и о том, чтобы люди оставались рабами.
Будущему не нужно больше революций. Будущему нужен новый эксперимент, который никогда еще не проводился. Хотя много тысяч лет существовали бунтари, все они оставались в одиночестве – разрозненные индивидуальности. Может быть, тогда еще не пришло их время. Но теперь время пришло, и даже больше того… если мы не поторопимся, время кончится.
Когда кончится этот век, или человечество исчезнет, или на Земле появится новый человек с новым видением. Он будет бунтарем.
Каковы качества бунтаря?
Качества бунтаря многомерны. Первое: бунтарь не верит ни во что, кроме собственного опыта. Для него истинна только его собственная истина; никакой пророк, никакой мессия, никакой спаситель, никакое священное писание, никакая древняя традиция не могут дать ему истины. Пусть они говорят об истине, прекрасно говорят, но знать об истине – не значит знать истину. Слово «о» значит «вокруг» – знать «об» истине значит ходить вокруг нее, ходить по кругу. А если ходить по кругу, никогда не достигнешь центра.
У бунтаря нет никакой системы верования – будь она теистической или атеистической, индуистской или христианской; он исследует, он ищет. Но здесь нужно понять один очень тонкий момент: при этом он не эгоист. Эгоист не хочет принадлежать ни к какой церкви, ни к какой идеологии, ни к какой системе верования, но по совершенно иной причине, нежели чем бунтарь. Он не хочет ни к чему принадлежать, потому что слишком высоко себя ставит. Он слишком эгоистичен; он может быть только сам по себе.
Бунтарь – не эгоист; он совершенно невинен. В своем неверии он не исходит из высокомерия, но отталкивается от скромности. Он просто говорит: «Пока я не найду собственной истины, всякая заимствованная, чужая истина будет для меня только бременем, не освобождением от бремени. Я смогу накопить знания, но ничего не буду знать своим собственным существом. Я не получу прямого опыта, который сам смогу засвидетельствовать».
Он не принадлежит ни к какой церкви, ни к какой организации, потому что не хочет быть подражателем. Он хочет сохранить девственную чистоту поиска, чтобы исследовать без всякого предубеждения, чтобы оставаться открытым без всякой предвзятой мысли. Но во всех своих проявлениях он отталкивается от скромности.
Сегодня, кстати, я получил вопрос от одного человека. Его беспокоит, что утром и вечером, приветствуя вас или прощаясь, я складываю руки в намастэ и кланяюсь божественному внутри вас… ему не дает покоя то, что некоторые люди – в глубокой любви и глубоком доверии – склоняются передо мной и касаются лбом пола.
Он спрашивает меня: «Разве это правильно, когда один человек кланяется другому?» И его беспокойство растет, потому что таких людей становится все больше. Но я никого не прошу мне кланяться, и никто не просит: каждый свободен решать за себя. Но в этом суждении виден прежний человек: склониться можно перед Богом, но не перед человеком. Вот какой здесь подтекст.
Кажется, люди слушают меня, но до них долетают только слова – смысл теряется где-то по дороге. Можно поклониться дереву, горе, закату, рассвету, полной луне, звездной ночи; и поклон значит только выражение благодарности. И никакой Бог здесь ни при чем. Можно поклониться человеку, поклониться ребенку… или даже мне: человеку совершенно обычному – без всяких притязаний на роль пророка или спасителя, посланника Бога или божественной инкарнации.
Но о чем беспокоиться? Ведь его никто не просит кланяться. Никто не вмешивается в его жизнь; никто его ни к чему не принуждает. Никто не заставляет этих людей кланяться.