340
См. Митрохин Н. Русская партия. Движение русских националистов в СССР 1953–1985. М., 2006. С.512–514.
(обратно)341
Поспеловский Д.В. Русская православная церковь в ХХ веке. М., 1995. С.381; История русской православной церкви. 1917–1990. М., 1994. С.192.
(обратно)342
Мень А. Мировая духовная культура. Христианство. Церковь. М., 1995. С.596.
(обратно)343
РГАНИ. Ф.5. Оп.33. Д.124. Л.109.
(обратно)344
Там же. Л.110–111.
(обратно)345
Ислам на территории бывшей Российской империи. Т.1. М., 1998. С.44.
(обратно)346
Там же. Т.2. М., 1998. С.41.
(обратно)347
РГАНИ. Ф.89. Оп.11. Д.192. Л.4.
(обратно)348
Там же. ЛЛ.4–6.
(обратно)349
Морозов Д.В. Беседа с автором 7 сентября 1996 г.
(обратно)350
Там же.
(обратно)351
Горбачев М.С. Избранные речи и статьи. М., 1987. Т.2. С.471.
(обратно)352
Лакер У. Черная сотня. Происхождение русского фашизма. М., 1994. С.145.
(обратно)353
Верт Н. История советского государства. 1900–1991. М., 1994. С.491.
(обратно)354
Сторонники такого взгляда под гражданским обществом понимают нечто неконкретное – и патриотизм, и ощущение собственного полноправия (часто – иллюзорное), и наличие в стране общественных организаций (включая «приводные ремни» режима), и социальные гарантии, и моральные устои. См., например, Яницкий О.Н. Длинные 70–е: гражданское общество тогда и сейчас. // «Неприкосновенный запас». №2. 2007.
(обратно)355
В XIX в. гражданское общество понималось как «социум минус государство». Получается, что в едином понятии смешиваются и бизнес, и воспроизводящая бытовая среда, и нечто, имеющее самостоятельное значение и связанное собственно с гражданственностью. Очевидно, что капитал, предпринимательство должны быть вычленены из этого клубка, так как являются ядром понятия капиталистического, а не гражданского общества. Традиционные отношения – также самостоятельная среда, непосредственно не связанная с гражданским обществом. Такие институты, как Церковь, школа, семья и т.п. сами по себе не являются частью гражданского общества, но их общественно–активная составляющая может входить в сеть гражданского общества (например, семейные социальные движения или новаторские педагогические сообщества). Обычно входящие в состав гражданского общества профсоюзы могут выпадать из этой ткани в случае интеграции их капиталом и государством. Партии являются частью гражданского общества постольку, поскольку они не являются правящими, то есть не являются элементом государственной структуры. Природа не терпит жестких границ, но несомненно существование собственного ядра у явления, называемого гражданским обществом.
(обратно)356
О современных концепциях гражданского общества см.: Пожарская С.П., Номазова А.С. Основные этапы формирования гражданского общества в странах Западной Европы и России в XIX–XX веках. // «Новая и новейшая история». №3. 2006.
(обратно)357
Власть и оппозиция. Политический процесс в России в ХХ в. М., 1995. С.256.
(обратно)358
О.В. Эдельман отправляется за ответом на загадку советской души в глубины веков: «В конечном счете придется признать, что внутренний мир простого советского человека для нас не менее загадочен, чем, к примеру, популярный у историков «внутренний мир человека Средневековья»» (Эдельман О.В. Глас народа, или «бульон оппозиционности». // Крамола… С.106–107.). Ну что же, медиевисты много сделали, чтобы этот мир стал для нас менее загадочным. Задача О.В. Эдельман все же несколько проще – с «загадочным» советским человеком можно хотя бы поговорить. Конечно, всякий человек по своему загадочен, и сколько его не исследуй, всегда останется некоторая психологическая «вещь в себе». Но это еще не повод для исследовательских капитуляций в стиле «в конце концов придется признать, что ничего не понять». Аналогия со Средневековьем сама по себе даже продуктивна. Действительно, значительная часть населения любого общества идет не в ногу со временем – отстает от него или опережает. Создать социально–психологическую модель, которая учитывала бы и средневековое сознание части наших современников – сложная и важная задача, но не ее ставит перед собой О.В. Эдельман. Она постулирует (хотя и никак не доказывает) иное: «советское общество 50–60–х гг. было в своей основе даже более патриархально, чем дореволюционная Россия, где идея личной свободы была по крайней мере достоянием элиты» (С.130), а в СССР – нет. Неверно ни то, ни другое – в элите Российской империи существовали разные мнения о личной свободе, служении, долге, равно как и в советской элите, некоторые представители которой были весьма свободолюбивы. Как это ни удивительно для нынешних либеральных авторов, многие советские люди чувствовали себя весьма свободно «в своем праве». Это самоощущение было ошибочно? А насколько безошибочно оно в современных либеральных странах или в современной России? Пока не столкнешься с несвободой и бесправием, тоже будешь пребывать в иллюзии личной свободы. О.В. Эдельман пытается также обосновать мысль об архаичности советского общества, указывая на коммунистическую идеологию (которую подменяет отдельными примерами коммунистических агиток). Пытаясь разыскать мифологическое женское начало зла в словах «гидра контрреволюции» (С.111), автор демонстрирует не столько знание мифологии (где встречается не только злое, но и доброе женское начало), сколько однобокость аргументации (вспомним хотя бы «Родину–мать»). В общем, все эти «архетипические» спекуляции на тему архаического характера советского общества и коммунистической идеологии годятся только в качестве оружия идеологической борьбы, а не инструментария науки.
(обратно)