В последний учебный день Егор, Денис и ещё трое одноклассников (кто именно, Игорю плохо было видно) с пивом, забившись под кусты акации, расположились на лавочке в соседнем со школой дворе. Он бы и не заметил их – удачно они замаскировались от всех под густыми раскидистыми ветками, – если бы не узнал смешной хлюпающий смех Егора. Ромка куда-то свинтил после четвёртого урока, и Игорь шёл домой один: "Наверное, здóрово вот так сидеть, как взрослые мужики у подъезда, отрывисто и чётко сплёвывать на асфальт, после очередного глотка из бутылки, но..." Но его не позвали. Впрочем, как обычно. Хотя мальчик и не горел желанием сидеть с чужой, в общем-то, ему компанией, прикасаясь губами к горлышку общей бутылки – бр-р-р... ("Вряд ли им хватило денег, чтобы купить пиво каждому"), но были какие-то понятия, правила: он чувствовал, что так и непонятый, но такой нужный ему процесс приобщения к "мужскому" происходит без него, проходит мимо него. Игорь плюнул себе под ноги – получилось красиво, наверное, потому, что никто не видит и ускорил шаг.
Впереди было последнее свободное лето. Через несколько дней он уезжал в лагерь, а после его ждала деревня, где у отчима был небольшой домик, окружённый старым яблоневым садом.
Не так давно. И почти, правда (продолжение)
За лето, к девятому классу Игорь здóрово вытянулся. За все каникулы ножницы ни разу не касались его головы. И он, сам не догадываясь, вошёл в класс первого сентября, как мечтает войти каждая девушка – "чтобы шеи посворачивали"; рослый, с небольшим хвостиком и пробивающимися чёрными волосками над верхней губой – этим он особенно гордился. Но Игорь ни о чём таком не мечтал и поэтому не следил за реакцией на своё появление, а зря... Шею никто не свернул, конечно, но удивлённые его преображением были. Три летних месяца сильно изменили его, он как-то неожиданно возмужал, вся его фигура словно подсохла, подтянулась, казалось, что все мышцы, наконец, точно определились со своим местоположением и больше не растекались бесформенной массой, черты лица утратили детскую округлость, заострились, что делало его ещё более взрослым. Даже Ромка на мгновение завис, разглядывая новое, странно привлекательное лицо друга.
В этом году первый учебный день выдался на редкость ненастным: сильный дождь, гроза – на сером небе вспыхивали ослепительные молнии. Праздничной линейки не было и все ученики, минуя украшенные по случаю дня знаний ворота и натянутую над входом в школу приветственную надпись, прямиком, не задерживаясь, проходили в свои классы. Ввысь улетали набившие оскомину детские песни про чудесные школьные годы.
Как только Игорь появился в классе, ему тут же замахал рукой со своего места как всегда радостный Данил.
– Привет, – он кивнул ему в ответ, бросая свою сумку рядом с Ромкой на парту.
– Видал уже свою Аньку? Во вымахала – каланча! Ники-Вики теперь с ней... как хоббит, – Ромка, так и не утративший своей язвительности, не мог не съехидничать по поводу роста, сам-то он уже в прошлом году был выше Никиты чуть не на голову. – Может, сам подкатишь? – он со значением оглядел своего изменившегося друга. – Попробуешь?
– Мне теперь незачем!
Игорь снова прислушался к себе: "И правда, незачем. Не волнует, совсем!" Настроение поднималось – зависимость от Ани прошла. Он вместе со стулом развернулся к Ромке:
– Как отдохнул? Где был?
– Нормально. С родаками был в Греции. Ничего себе так, потом меня отправили к брату в Гродно. Вот там-то мы и оторвались на...
– Я конечно, очень ра-а-ада всех вас видеть сегодня, таких взро-ослых и загорелых, рада, что вы так соскучились друг по другу, что... да, Иванченко, да-а... и тебя тоже рада видеть, если ты соблаговолишь вылезти из-под парты... – оказывается классная уже несколько минут стоит у доски и никто не обращает на неё внимания – в классе гул, все заняты друг другом. – Но, дорогие мои, пора уже урок начинать. Учебники, надеюсь, все получили?..
Начинался первый школьный день, за ним последовал второй, третий... Уроки, оценки, доставшая до зубного скрежета домашка, слёзное (и не очень) выпрашивание оценок, "почётное" дежурство по школе, выяснение отношений с учителями, одноклассниками, курение за углом около висевшей на одном штыре погнутой водосточной трубы, – словом, обыкновенные будни.
– А Данил-то свою старую любовь не забывает. Смотри-смотри, Гарик, он всё также пялится, – Ромка дёргал друга за кончик ручки, тащил из-под руки тетрадь. – Да хватит тебе писать, успеешь ещё написаться, весь год впереди. Ты посмотри лучше!
– Ну, смотрю, – Игорь поднял голову и нашёл глазами Данилу на своём обычном месте.
– Опозда-а-ал... Но подожди, подожди, сейчас, – не отставал Ромка, гипнотизируя спину настойчивого влюблённого. – Ну, давай, давай, обернись... – молил он шёпотом.
Игорю казалось, что Ромка от нетерпения сейчас вскочит с места и подбежав к Данилу сам развернёт его за плечи и заставит смотреть на Аню, чтобы только ему, Игорю доказать наглядно свои слова.
– Слушай, а тебе не всё равно? Ну, смотрит он на Аню и что? – ему надоело уже, что почти на каждом уроке Ромка то шепчет ему в ухо, то толкает его ногой, то неожиданно больно засадит локтем в бок, заставляя отслеживать взгляды одноклассника.
– Мне?.. Да мне плевать, да пусть он хоть глаза себе сломает... Больно надо, – Ромка надулся, уткнулся в тетрадь и до конца дня не трогал друга совсем.
Девятый год обучения, медленно, но верно подходил к концу. Плетнёва ещё в первой четверти переметнулась со своим гренадёрским ростом к Дмитричевскому, баскетболисту из одиннадцатого. Никита утешился во второй, найдя замену в лице рыженькой милой коротышки, Сонечки, из восьмого.
А в третьей четверти как-то незаметно оказалось, что теперь они везде ходят втроём: Игорь, Ромка и Данил. Если раньше общение первых двоих не выходило за школьные стены, то теперь, все вместе, они облазили весь город: парки, стадионы, исходили все мало-мальски примечательные с точки зрения Данила улицы. (Он даже что-то такое пытался рассказывать про их "примечательность"... Неужто готовился?) Всю зиму заставлял таскаться с ледянками на другой конец города, чтобы покататься с огромной горы. Несколько раз Данил даже вытаскивал их в лес.
Сначала Ромка был удивлён и будто бы недоволен появившемуся между ними третьему, но вскоре расслабился и принял "новичка". У Игоря было подозрение, что Данил попросту "купил" Ромкино расположение, отдавая ему в столовой свои блинчики. С другой стороны, заподозрить их нового друга в подхалимаже, с целью "втереться" к ним, тоже было нельзя: им с Ромкой нередко доставалось от Данила, когда они первое время пытались звать его Дан, Даньк, Данилыч, – на что хватало их фантазии, пока не поняли, что любой другой "позывной" для парня заканчивается для них тяжёлым подзатыльником, от которого потом звенит голова, а то и пребольным тычком под рёбра или даже пинком. Он перевоспитал их: ну, что ж, нельзя, так нельзя. Зато Игорь впервые понял, что такое настоящий друг. С Данилом было интересно, он умел не только острить и подкалывать, но мог и поддержать, помочь, когда это было нужно, и удивительно вовремя становился незаметным, когда чувствовал, что любое сказанное в эту минуту слово или жест будут неправильными, лишними...
Игорю нравилось проводить с ним время. Он даже не понял, что его змейка, к тому времени прочно обосновавшаяся у него в груди, слушалась только Данила. Словно солнечная батарея, он своими глазами заряжал, подпитывал её, она становилась ручной лишь от одного его присутствия, она грела ярче, делясь своим теплом и светом.