— Было бы забавно посмотреть, как бы тогда знакомились люди на улицах. Уилл, синдром Аспергера и множество неврозов к вашим услугам.
Лектер поднял на него глаза, уголки губ приподнялись в легкой улыбке:
— Приятно познакомиться.
— Эта тема занимает вас, потому что вы сами носитель «болезни души»?
— А что вы понимаете под болезнью, Уилл? — Лектер вернулся к своему рисунку. — Недавно мне прислал письмо коллега из Центра Джона Хопкинса за советом. К нему обратилась семидесятилетняя пациентка с жалобой, что она чувствует себя слишком хорошо.
— В семьдесят лет это запрещено законом?
— После того, как она всю жизнь провела в депрессии, апатии и с хроническим упадком сил, по крайней мере, это вызывает вопросы. Я предположил одну из редких форм сифилиса, которая могла быть в спячке все это время.
— Сколько, лет тридцать?
— Сам Пауль Эльрих, немецкий врач, который создал первое лекарство от сифилиса, был носителем болезни в инкубационном состоянии в течении пятидесяти лет.
— И что стало с пациенткой?
— Как я и ожидал, у нее нашли нейросифилис, который медленно разрушал кору ее головного мозга. По общему решению, ее пролечили пенициллином, чтобы остановить инфекцию, но оставили растормаживающее изменение нейронов. Пациентка до сих пор чувствует себя в полном порядке и полна энергии и жизненных сил.
— Хотите сказать, болезнь помогла ей.
— Болезнь помогла ей стать лучше.
— А ваша болезнь помогла вам стать лучше, доктор Лектер?
— Вы считаете, что я болен, Уилл?
Они встретились взглядами, и он впервые что-то уловил в трещине идеальной маски. Это был не вызов, не игра двух хищников, не злость.
На секунду он утратил чувство реальности. Камера исчезла, разделяющее их стекло тоже. Ганнибал сидел за широким столом в свитере вишнево-красного цвета под цвет глаз, домашних брюках, босыми ногами касаясь персидского ковра, похожего на слой золотистого песка, рассыпанного по полу.
Уилл не встречал Ганнибала на свободе во всем его величии и великолепии: в костюме, в броне обычного человека, так что до сих пор он не видел, насколько тот держит себя в руках.
Здесь же он был расслаблен, открыт, в хорошем расположении духа, он был дома.
Они были.
Уилл сжал переносицу, прогоняя видение. Лучше бы Ганнибал показал ему, как он разделал Бенджамина Распайла по кускам и скормил совету филармонии.
— Не знаю, — произнес он скрипуче и кашлянул, прочищая голос. — Спросите специалистов.
Он вернулся к мытью полов, потому что это было всяко лучше, чем продолжать пялиться в пустоту.
— Где вы сейчас были, Уилл? — тихо спросил тот.
— Здесь.
— Вы мне врете. Но пусть будет так. Скажете сами, когда будете готовы.
— К чему?
— К моей помощи.
— Хотите помочь мне стать лучше, доктор? Как это сделала болезнь с той пациенткой?
Выражение лица Лектера вдруг стало мягким, почти мечтательным с небольшой толикой грусти.
— Только если вы сами позволите. — Он откинулся на стул, смотря на него, полуприкрыв глаза. — Вижу ли я то, что есть на самом деле, или то, что хочу видеть?
Сердце Уилла пропустило удар, и в животе похолодело.
— Что?
Момент был упущен. Лектер закрыл глаза, и его лицо разгладилось, как стеклянное озеро.
— Будьте добры, не выключайте свет еще пару часов. Мне хотелось бы закончить рисунок сегодня.
Уилл кивнул и почему-то не сдвинулся с места, хотя его ждала еще большая часть коридора. Мэтью отправился на охоту, и к утру сюда могли явиться полицейские, чтобы всех опросить. С ними может прийти и Кроуфорд, и его балтиморские каникулы будут закончены. Он ведь пришел сюда получить ответы, так почему же он не в силах задать хотя бы один вопрос? Страх?
— Я слышу, как вы думаете, Уилл. Спрашивайте.
— Почему вы выбрали США? Я имею в виду, после того, как закончили учиться в Париже.
Лектер несколько мгновений молчал, взвешивая что-то в уме.
— Я знал, что здесь смогу добиться нужного мне уровня жизни. И мне импонировала местная экономическая система, где я мог спрятать любое количество денег под разными именами. Приватность. Профессионализм. Амбициозность молодой страны, чей народ еще не задавлен столетиями войн и тирании.
— Начните жизнь с чистого листа, — вспомнил Уилл один из слоганов дурацких компаний, продающих имидж страны за пять центов на упаковке с канцтоварами.
Он думал, что доктор воспользуется моментом и спросит что-нибудь в ответ, но тот терпеливо ждал следующего вопроса.
— И вы некоторое время преподавали в Вашингтоне в университете Джорджтауна. А вы когда-нибудь делали в лектории презентации… — Уилл поверить не мог, что спрашивает это, — …по каннибализму?
Лектер замер, облизнул губы и слегка улыбнулся. Его голос прозвучал крайне самодовольно:
— Проводил.
— Я так и думал, — Уилл усмехнулся, буквально видя перед глазами лекцию со слайдами и отсылками к ритуалам аборигенов, и как свет проектора отсвечивал на лицах студентов-медиков. — А в конце вы их угостили закусками, которые сами же и приготовили.
Взгляд Лектера стал тяжелее, а дыхание глубже, как у зверя, почуявшего добычу.
— Паштет из печени в клюквенном желе.
— Они ведь спрашивали, что за мясо?
— Да.
— И вы ответили?
— Если я раскрою секрет, никто не станет это есть.
— Вы ведь никогда не прятались, так ведь?
— Лучше прятаться на самом виду, — тихо произнес он и медленно встал из-за стола. Его глаза были широко раскрыты, поглощая Уилла целиком. — Скажите, Уилл, вы знаете, какова разрушительная сила надежды? Она способна удержать умирающего на краю лишь каплей желанного.
Его словно поймал прожектор. Сердце Уилла больно застучало о ребра, дыхание сперло в груди от напряжения во всем теле. Казалось, еще чуть-чуть, и у него начнется нехватка кислорода.
— Или заставить пилигрима пересечь тысячи километров, чтобы утолить жажду одним лишь взглядом.
Лектер встал возле самого стекла.
— Ваша жажда утолена?
Уилл больно сглотнул, снял очки и тихо произнес:
— Вы мне скажите.
Так они и стояли, молча смотря друг другу в глаза, когда громыхнула входная дверь, и громкий голос Чилтона разнесся по коридору сильным эхом:
— Проснись и пой! Проснись и пой, Ганнибал! — Доктор Чилтон вместе с двумя охранниками прошел к ним, как по подиуму, светясь от радости, и встал рядом с Уиллом, будто и не заметив его присутствия. — Не ожидали меня увидеть так поздно?
— Действительно. — Лектер успел сделать два шага назад и опустить на себя маску безразличия.
— А я принес вам плохие новости. Несмотря на ваши старания, агент Ласс жива. Чего не скажешь о бедном Мэтью, которого вы за ней отправили. Какой раз вы терпите поражение, доктор? В третий? Пора бы уже смириться.
Вместо того, чтобы отрицать свою вину, Лектер склонил голову на бок и спросил:
— Он мертв?
— К моему сожалению. Иначе бы я его уволил и посадил в соседнюю с вами клетку.
— Не жалейте, Фредерик. Вам и так придется несладко, когда журналисты узнают, что вы приняли его на работу, не проверив подлинность документов.
Чилтон поджал губы.
— Переживайте лучше за себя, Ганнибал. С сегодняшнего дня я забираю у вас все, что есть, пока мое настроение не улучшится. Мистер Тернер, — он повернулся к Уиллу и холодно улыбнулся, — проследите, чтобы доктору было комфортно. И не забудьте снять стульчак, он ему больше не понадобится. Ребята, — он махнул охранникам, — если доктор окажет сопротивление, не жалеть.