Потому что вы зеркало, а у зеркала нет себя. Только тот, кого оно отражает.
Должен признать, столкнись мы при других обстоятельствах, я бы сделал все от себя зависящее, чтобы вы как можно дольше не догадывались, кого отражаете, пока не смогли бы отразить никого, кроме меня. Вы были бы моим сокровищем, дорогой друг. Тем, от чего я никогда бы не смог отказаться. Такая связь — обоюдоострый меч, и оба конца ранят, пока не отпустишь.
Мое личное, магическое зеркало. Из меня бы вышел отличный злодей для сказки, вы не находите?
И вот здесь я провожу границу, мой дорогой друг. Вы вольны решать и развиваться самостоятельно, но вы также можете в любой момент написать мне, и я вам помогу, не требуя ничего взамен. Вы свободны, как я уже говорил, расправить крылья, лететь и быть счастливым.
Возвращайтесь ко мне, когда будете готовы.
искренне Ваш,
Г.
25 сентября 1981 год
К десяти утра он вернулся из Балтимора домой. Раньше, где бы он ни жил, его встречали собаки — его собственный источник радости и счастья без лишних социальных реверансов. В Вулф Треп его ждала лишь тишина, шелест деревьев и холодный ветер с реки. Он вынул пакеты с заднего сидения и зашел в дом.
— Привет, Гейб. Я купил овощей, мяса на ужин и для тебя — детское питание. — Уилл закрыл за собой дверь и сгрузил пакеты на кухонный стол. — Оказывается, сейчас это жутко популярная диета, ты знал? Не то чтобы меня заботил твой вес, но хорошо, что ты сможешь питаться этим месяц и не сдохнуть.
Он оглянулся на привязанного к кровати полного мужчину с залысиной на макушке. Тот смотрел на него с ненавистью, кляп во рту снова пропитался кровью.
— Снова беспокоит челюсть? Надо было сказать.
Уилл достал из шкафчика аптечку и подготовил инъекцию с трамадолом. Гейб несчастно промычал, как только игла вошла в вену. Его шумное дыхание с клокочущими в горле слюнями заполнило комнату, а затем успокоилось.
— Сегодня видел твоих коллег и пациентов, — произнес Уилл, сидя на кровати все еще в пальто. Он одел на шприц колпачок и убрал его на прикроватный столик. — Не нравится мне Мэтью. Думаю, это он убил прокурора, который пытался перевести Лектера в общую тюрьму. Ты как думаешь?
На глаза Гейба навернулись слезы, он сжал толстые пальцы в кулак, на запястьях алели следы от наручников.
— Согласен. Я тоже думаю, что надо навестить его дом, пока он на смене. Как хорошо, что я подружился с Джессикой. Ты помнишь Джессику, Гейб? Десять минут болтовни, и адрес у меня в кармане. Молли всегда говорила, что моему очарованию сложно сопротивляться. Ты как, голоден? — Гейб прикрыл глаза, отключаясь под действием обезболивающего. — Нет? А я сейчас готов съесть даже чью-нибудь ногу. Отдыхай, Гейб. — Уилл похлопал санитара по колену и пошел готовить завтрак.
Он разбудил его еще два раза перед уходом: чтобы покормить с трубочки детской смесью, и еще раз, чтобы сменить подгузник и повязку вокруг рта. Когда челюсть заживет, Гейбу придется обратиться к хорошему стоматологу, чтобы тот сделал ему хорошие импланты. Не то чтобы Уиллу было обязательно вырывать ему зубы, просто его грязный рот Уилла порядком достал.
— Пока-пока! — он попрощался с ним и, проверив часы — до конца смены обоих санитаров было еще предостаточно времени, сел в потрепанный бьюик и поехал в сторону города.
Барни жил в старушечьем доме. Уилл прошел через деревянную лоджию с внутреннего двора и, отодвинув стеклянную створку, оказался внутри захламленной комнаты. Он насчитал семь или восемь светильников и абажуров различной формы и размера. Коробки, статуэтки, поделки, позолоченные вещицы — беспорядок напомнил ему логово бандитской группировки, ворующей из магазинов все подряд.
Уилл заглянул за диван и обнаружил стопку картин с авангардной живописью, больше смахивающей на обычные пятна краски. Он покачал головой и осторожно перешагнул через свернутый в трубу ковер. Барни промышлял воровством и, скорее всего, облегчал дома стариков, за которыми присматривал, подрабатывая вне психиатрической больницы.
Он открыл шкаф в спальне на втором этаже и удивленно охнул. Полки были заставлены дорогими вещами. Не просто дорогими, а изысканными, которые сам Барни вряд ли бы купил. Книги в кожаном переплете, горизонтальные часы в золотом обрамлении, лакированные двойные рога. Чьи это были вещи? Уилл открыл вторую створку, и вопрос отпал сам собой.
На него уставилась маска-намордник. На прутьях, которые должны были закрывать губы, осталась запекшаяся кровь. Вместо завязок на маске крепились ремни шириной по два сантиметра. Словно в трансе Уилл протянул руку, но остановился. На нем были кожаные перчатки, и снимать их он не собирался, а, значит, и касаться маски не было смысла.
Он закрыл шкаф.
Барни не смахивал на фаната, слишком в нем чувствовался рациональный, практичный ум. На продажу, скорее всего. Сам Лектер мог подбросить ему эту идею в благодарность за уважительное обращение. Уж кому, как не Уиллу было знать, как легко доктор делал щедрые подарки. Или долгосрочные вложения с откатом.
В связях, которые держали не хуже поводка, доктор Лектер был мастером. Для Барни — деньги, для Мэтью — иллюзию власти. Уилл ухмыльнулся. Интересно, а что доктор предложит ему?
Он покинул дом и, развернувшись на шоссе, поехал на другой конец города, где его ждало кое-что поинтереснее. Самое вкусное, как десерт, всегда оставалось напоследок, и, подъехав к обычному, ничем не примечательному дому, Уилл уже знал, что это «оно».
Подрезанная лужайка, кусты, недавно крашенные стены, почтовый ящик с маленьким розовым фламинго вместо крючка. Уилл был уверен, что, спроси он соседей, те сказали бы, что жилец этого дома тихий, воспитанный молодой человек, готовый всегда прийти на помощь. И в лицах этих же соседей он увидел бы, что на помощь они позовут Мэтью Брауна, только если на планете вымрет все население разом.
Они скажут: «у него странные глаза», «какой-то он слишком тихий», «ни разу не видела его с девушкой», «работу ему бы сменить, в психушке не каждый выдержит», и все они будут правы. Интуиция предупреждает людей об опасности, главное — слушать.
Он понаблюдал за домом и улицей из машины и уехал, так и не попробовав забраться внутрь. В доме убитого прокурора полицию ждала растяжка со взрывчаткой, и что-то подсказывало Уиллу, что здесь его тоже ждала ловушка. Будь он убийцей, работающим в психбольнице с Ганнибалом Лектером, он бы точно устроил западню у себя в логове.
Потому что к дому это место имело столько же отношения, как и поле, начиненное минами.
Уилл поужинал в самой ужасной забегаловке, которую смог найти, попросив двойную порцию лука. В «Элевен Севен» он купил сендвичи с сыром на ночную смену, гель для душа, запах которого был ядреней, чем атомные отходы, запасную зубную щетку и мочалку. Ему пришла в голову идея, и перед уходом он захватил маленький термос по акции, чтобы, сделав крюк, попасть в кафе Мисс Ширли до закрытия и взять кофе на вынос. Уилл собирался завести нового друга.
— Картофельная запеканка с луком, глазированные дольки апельсина и Чесапикские куриные сосиски. Осторожно, кофе еще горячий.
Питер непонимающе моргнул и осторожно взял поднос.
— А, и еще. — Уилл достал из кармана салфетку. — Это для твоего маленького друга.
Тот побледнел и сделал шаг назад:
— Я… я не понимаю, о чем ты.
— О мышке. Ту, которую ты подкармливаешь по ночам. Не волнуйся, здесь просто сыр из моего сендвича. Он не отравлен. — Уилл положил сыр на поднос и пожал плечами. — Ну, или нам обоим не поздоровится. Приятного аппетита, Питер.