Как-то мы с Тедом забирали велосипед Джилл из мастерской. Дочке было семь лет. Как только она увидела починенный велосипед – сразу бросилась кататься на нем. Тед подошел к кассе, чтобы оплатить ремонт. Через минуту Джилл вернулась с очень озабоченным видом.
– Тормоза не работают, – сказала она.
Механик расстроился.
– С тормозами все в порядке. Я сам чинил этот велосипед.
Джилл посмотрела на меня.
– Мне кажется, что они не работают.
Механик настаивал на своем.
– Может быть, они еще не разработались…
– Нет, – застенчиво произнесла Джилл. – Они не застревают… Просто… как-то странно…
И она побежала к отцу.
Момент был очень неловкий. Механик стоял с таким видом, словно моя дочь доставляла ему лишние и бессмысленные заботы. Я не знала, что делать. Я могла научить Джилл прислушиваться к собственному внутреннему голосу, чтобы она сказала себе: «Если я что-то чувствую, значит, то, что я чувствую, существует». С другой стороны, рядом со мной стоял компетентный механик, который уверял, что с велосипедом все в порядке.
Его авторитет перевесил. Я пробормотала, что он, конечно же, прав, а дети склонны все преувеличивать. В этот момент к нам подошел Тед и решительно сказал:
– Моей дочери кажется, что с тормозами что-то не так.
Мрачный механик, не говоря ни слова, поставил велосипед на стенд, осмотрел его и удивленно сказал:
– Вам придется оставить его в мастерской. Тормоза действительно придется заменить.
Я была просто потрясена. В тот день я поклялась себе, что буду всегда доверять внутреннему голосу дочери.
Через несколько недель мы с Джилл ждали зеленого света светофора на оживленном перекрестке. Я взяла ее за руку и начала переходить улицу. Но дочка потащила меня назад. Я уже собиралась попросить, чтобы она не капризничала, но вовремя опомнилась.
– Джилл, – сказала я, – я рада, что ты доверяешь собственным чувствам. Мы перейдем улицу, когда тебе покажется, что это вполне безопасно. Я готова подождать.
Мы стояли целых пять минут. У нас был добрый десяток возможностей перейти улицу. Я твердила себе, что все вокруг считают нас сумасшедшими. Может быть, я переборщила с желанием научить дочь доверять собственным чувствам?
А потом произошел случай, который полностью перевернул мой образ мыслей. Жарким летним днем Джилл вбежала в дом в мокром купальнике. Выражение ее лица было очень странным.
– Мы классно развлекались в бассейне, – сказала она. – С нами был наш приятель, с которым мы познакомились. Мы играли вместе. А потом он отозвал нас с Линдой в сторону, под деревья. Он спросил, можно ли лизнуть пальцы на моей ноге. Он сказал, что это будет весело.
Я чуть не умерла на месте.
– И что потом? – спросила я.
– Я не знала, что делать. Линда решила, что это действительно будет весело, но я все равно не хотела… Я чувствовала… Ну, я не знаю…
– Ты хочешь сказать, что вся эта ситуация показалась тебе неправильной, хотя ты и не знала, в чем дело?
– Да, – кивнула дочь. – Поэтому я прибежала домой.
Я постаралась не выдать своего облегчения. Как можно спокойнее я поинтересовалась:
– Ты доверилась своим чувствам, и они подсказали тебе, что делать, верно?
Только потом я поняла, что произошло. Может ли умение и готовность доверять собственным чувствам защитить ребенка? И если мы подавляем это доверие, то не подавляем ли одновременно чувство опасности? Не делаем ли мы ребенка уязвимым перед лицом тех, кому его благополучие важно не так, как нам?
Окружающий мир изо всех сил старается сделать ребенка глухим к сигналам опасности.
«Ну и пусть на пляже нет спасателя. Ты же умеешь плавать».
«Нет никаких причин бояться. Даже если появится машина, у тебя достаточно времени, чтобы увернуться от нее».
«Не будь рохлей. Все ребята уже попробовали. Зависимость не возникнет».
А что, если порой выживание ребенка зависит от его доверия к собственным чувствам?
Если бы год назад кто-то спросил меня о значимости внимательного отношения к чувствам детей, я бы ответила: «Думаю, что такой подход заметно улучшает обстановку в семье и не причиняет вреда».
Если бы мне задали тот же вопрос сегодня, я дала бы более эмоциональный ответ. Теперь я твердо убеждена, что, отрицая чувства ребенка и убеждая его в их ложности, мы лишаем его естественной защиты. И не только. Мы смущаем, запутываем его, ослабляем его чуткость. Мы заставляем его строить обманчивый мир слов и защитных механизмов, которые не имеют ничего общего с его внутренней реальностью. Мы отделяем ребенка от него самого. Не позволяя ему понимать собственные чувства, мы блокируем его способность понимать чувства других людей.