— Час занимаемся. Потом свободное время еще час. — раздался громогласный голос Барнабаса. — По истечению часа на прогулки, чтобы все были в корпусе. У нас ужин. Затем можете гулять по корпусу, ходить на другие этажи, если вас оттуда не спустят, но не покидать корпус. Уяснили? Двадцать Седьмой, ты все понял? Тебе не надо персонально все объяснять?
Учитель развернулся и ушел. Несколько учеников подошли к стене по всей ее длине. Они взялись за доску и свесили ее с крючков. Расположили горизонтально. На стене теперь можно было рассмотреть собранную веревку, которая раньше была закрыта доской. Другие ученики взяли эту веревку и подцепили за крючки на доске. Получилась такая полка, как у отца в погребе. Возле стены она держалась на специальных выступах, а край, который дальше от стены, держался на веревках.
— А почему все молчат? — тихо спросил Сорок Третий у ближайшего мальчика.
— Алхимист не должен много говорить. Так мы будем казаться умнее. — шепотом ответил ему сосед.
Сорок Третий сильно удивился, он даже рот открыл. Что это еще такое? Потом он вспомнил тишину в классе, тишину в столовой… Ему стало не по себе. Легко не будет.
— Вещи запихни под кровать. Так все делают. — посоветовал ему сосед и погрузился в молчание.
Сорок Третий кивнул и запихнул мешок под трехъярусную кровать. Конечно же, его место было на самом верху. Сбоку была небольшая лестница, хорошо приделанная к кровати. По ней и надо будет влезать наверх. Он вздохнул. Взял свои пару листиков, что раздал учитель каждому в их группе. И книгу, которая была у каждого. В не глубокой нише на стене, которая теперь была открыта, он взял себе раскладной стул, как это сделали другие. Сел за стол, поставил книгу, уперев ее о стену, поместил два листочка на стол и вытянул из кармана алхимический карандаш. Он писал черным цветом. И не заканчивался, как говорил их учитель. Диаграммы алхимистов не давали ему исписаться, поэтому его можно было только поломать. И получить за это под зад. Дословно. Сорок Третий принялся рисовать буквы. Мысленно про себя он повторял название каждой буквы, которую он выводил на листе. Первые буквы были сложно писать, затем стало легче. Он всегда любил рисовать. Письмо — то же рисование. Только здесь нельзя давать волю фантазии. Раньше он рисовал угольками то, что хотел. То, что ему в тот момент хотелось рисовать. А сейчас надо было соблюдать строгие правила. Каждая последующая буква должна быть такая же, как и предыдущая. Сорок Третий исписал все листы с обоих сторон задолго до того, как закончился час. Он отложил карандаш в сторону и сидел в тишине, пока не пришел учитель и не сообщил, что они могут пойти на улицу. Доска была быстро собрана, стулья помещены на место. Сорок Третий открыл последний ящик тумбы, которая стояла напротив его кровати. Он не сомневался, что два других заняты. Ему же достался самый неудобный. Тот, к которому приходилось нагибаться или садиться на корточки каждый раз, когда тебе необходимо что-то достать из него или поместить внутрь. Как он и ожидал, этот ящик оказался пустым. Мальчик захлопнул его, поместив туда книгу, листы и карандаш. Он огляделся. Несколько ребят лежали на кроватях. Парочка читали какие-то книги. Но большинство выходило из комнаты. Он тоже вышел. На улице уже начала спадать жара. Ученики разбились на мелкие группки. Сорок Третий примкнул к одной из них. Но, ощутив на себе недоброжелательные взгляды, быстро отделился от них. Тогда он попытал счастья у другой группы. Встречен он был так же. Можно сказать, враждебно. Сорок Третий вздохнул. Несколько мальчиков бродили в одиночестве. Пока вступать с ними в контакт ему не хотелось. Он решил, что лучше изучить полиот.