Выбрать главу

Тацудзо Исикава

Свое лицо

Я размышлял много дней и делал это с удовольствием. Ведь я собирался бросить вызов самому обществу, государственному закону и, разумеется, полиции. Одержать победу над такими противниками в открытом бою шансов мало. А я хотел выйти победителем. Для этого необходим хорошо продуманный план.

Неудача означала бы катастрофу. Нужно было действовать только наверняка. И я вновь и вновь отрабатывал свою тактику. Я не верю в идеальный случай, когда преступление невозможно раскрыть. Преступник всегда оставляет свой след. Каким бы совершенным ни был мой план, промахи все равно неизбежны. Идеальный случай – это когда преступник остается на свободе. Но если меня не поймают, мои действия, очевидно, будут приближаться к идеальным. А не будучи пойманным, я до конца жизни останусь невиновным. Потерпевший налицо, а само преступление – загадка или преступление – факт, а преступника след простыл. Вот это здорово! Именно такой вариант вполне устроил бы меня.

Я отнюдь не собирался посягать на чью-то личную собственность. Личные деньги предназначаются обычно на какие-то определенные цели, чувство собственности в таких случаях крайне обострено, и можно натолкнуться на ожесточенное сопротивление. К тому же вызовешь к себе глубокую ненависть.

Я собирался ограбить банк. А банковские деньги – это деньги, в данный момент никому лично не принадлежащие, отпущенные на волю, так сказать, деньги в их чистом виде. Если я прихвачу пачку таких купюр, банк, конечно, будет вынужден навести порядок в своих бухгалтерских книгах, но тем дело и ограничится. Так что особых неприятностей в данном случае я для себя не ожидал.

Другой вопрос – полиция. Тут, как я полагал, все должна решить умеренность. В конце концов дело не в сумме. Пусть будет восемьсот тысяч иен, пусть миллион. Такой ли это большей урон для банка? Сколько там уходит па одну рекламу! Учитывая это обстоятельство, полиция вряд ли проявит излишнее рвение и захочет поднять на ноги весь уголовный розыск. Расследование мелких преступлений, вроде краж в магазинах, у них и за работу не считается. Короче говоря, главное – не разжигать полицейские страсти. Самым бездарным делом я считал убийства и нанесение телесных повреждений. В таких случаях полиция готова хоть из-под земли достать преступника. Тут ей и карты в руки, ведь фактически именно она следит за всеми нарушениями уголовного кодекса. Значит, суть проблемы – как перехитрить полицию…

Пришлось обратиться к уголовному кодексу. 235-я статья его гласит: «Лицо, похитившее чужую собственность, обвиняется в хищении и подвергается лишению свободы сроком до десяти лет».

Таких краж в Японии ежедневно происходит бесчисленное множество, а закон занимает в уголовном кодекса всего две строки. Из-за этих двух строк десятки тысяч воров отбывают наказание. Во сколько же лет оценят мое преступление? Впрочем, решать это будет судья. Я ничего не знаю, и знать мне незачем. Ведь задержание решительно исключается.

Я государственный служащий, работаю в муниципалитете. В мой пакет для зарплаты попадает ежемесячно ничтожное количество купюр. А что такое купюра, ка о не клочок бумаги? Да, она объявленной стоимости, но это ведь условность, принятая в обществе. Не будь этой стоимости, не было бы и моего преступления. Выходит, что и оно не больше чем условность. Я краду не вещь, а десяток каких-то бумажек.

Говорится: десять тысяч иен, а на самом деле перед нами абстрактная идея или так называемая меновая стоимость, но, не будь обмена, кому нужна эта стоимость? Поэтому миллиардер не больше чем человек, занимающийся алчным накоплением таких абстракций. Денежные капиталы – всего лишь возможность осуществления обмена. Деньги – коварная штука. К беднякам они беспощадны, а вот перед богачами заискивают и пресмыкаются. Деньги отвратительны по самой своей сути и потому ненавистны мне. Мой тайный план – это месть деньгам. И более того – бунт против собственной бедности.

Больше всего меня занимал план бегства. Преступление само по себе – дело ерундовое. Внезапность нападения и знание обстановки – вот и все. Поэтому успех сопутствует в девяноста случаях из ста.

Ведь время, место, средства выбираются по собственному усмотрению, вопрос в том, как быть дальше. Необходимо по возможности быстрее покинуть место преступления, по возможности скорее скрыться и по возможности замести следы. Я не мог ни с кем советоваться, мне не у кого было позаимствовать мудрости. Весь план принадлежал только мне, и я сам хотел выполнить его от начала и до конца. О его существовании никто не подозревал, ни один из ста миллионов японцев. Отныне все они, как и полиция, становились моими противниками. Я был совершенно одинок, и мне нравилось мое одиночество. В наше время люди слишком много знают друг о друге. Чужие проникают в самые тайники твоей души, им известно то, что ты еще не сделал, а только намерен сделать. Кругом только и слышишь: «Говорят, ты сразу после Нового года собираешься в Америку?» или «Это ты только говоришь, а на самом деле любишь ее». Люди слишком близко соприкасаются друг с другом, даже не пытаясь задуматься над различием своих характеров. Личные тайны перестают существовать. Внешне остаешься самим собой, в то время как внутри тебя хозяйничают другие. Ты не можешь уберечь от посягательств постороннего собственную душу.

Мое преступление изолирует их от меня. Я воздвигну духовный барьер, абсолютно для них непроницаемый. Это будет тайна, которую мне предстоит хранить до конца жизни.

Да, но никому не известная тайна – это все равно что несуществующая тайна. Значит, если в Японии никто не узнает о моем преступлении, я не буду и преступником. В воскресенье утром я, как всегда, пошел в церковь. Мари Томсон была уже там и, как мне показалось, искала меня. Ее японское имя Марико. Она родилась в Японии от смешанного брака. Тридцать два года. На год старше меня. Незамужняя. По-моему, в религии она ищет утешения от одиночества. Что касается меня, то я неверующий. В церковь хожу с единственной целью – встретить интересных женщин. С Мари я сошелся полгода назад. Она мечтает стать моей женой, а у меля нет никакого делания. Почему? Потому, что она слишком строгая, а строгость, подобно колючей проволоке, отпугивает. Поэтому при встречах с ней мне приходится прикидываться серьезным. В итоге я обманываю всех: церковь, бога и эту женщину. Но пока Мари ни о чем не догадывается, я для нее обыкновенный, никчемный лжехристианин, и только.

Она хорошо говорит по-английски и работает телефонисткой на международных линиях. Живет Мари в бедной квартирке из одной комнаты в шесть татами. По выходе из церкви я направляюсь в магазин, покупаю черный чай,[1] печенье и иду к ней. Так уж получается, что наши любовные дела происходят сразу после окончания богослужения. Это обстоятельство явно беспокоит ее.

– А что в этом плохого? Все этим занимаются. Самая обыкновенная вещь, – утешаю я, прикидываясь простачком.

– Да, конечно, но все же мы до сих пор не женаты, – говорит Мари. – Поэтому…

– Но мы договорились, что поженимся, разве это не одно и то же?

– Я не совсем уверена. Нет, вы правда собираетесь на мне жениться? Я до сих пор не могу понять ваших истинных намерений. Вы как-то говорили, что вас не устраивает женщина, у которой есть ребенок.

– Меня не устраивает кормить чужого ребенка. Но у твоего есть приемные родители, и, кажется, вопрос решен.

У Мари черные волосы и голубые глаза, черты лица японские. Кожа очень белая, с веснушками и кажется жестковатой – словом, несколько отпугивающая своей необычностью кожа иностранки.

В двадцать четыре года Мари родила ребенка от американца. Любовник бросил ее, и ей пришлось отдать своего младенца на три четверти смешанной крови какой-то американской супружеской паре. Сейчас они, кажется, уехали в Осаку. Вот откуда у Мари такое недоверие к мужчинам. Фотография малыша, сделанная несколько лет назад, когда ему было всего сто дней от роду, до сих пор висит на стене, вставленная в рамку. Рядом фотография самой Мари, сделанная в молодые годы. Улыбка на лице Мари выдает ее чувственность. Душевная строгость явно не мирится с ее буйной плотью, они дисгармонируют друг с другом, порождая двойственность ее характера.

вернуться

1

В Японии обычно пьют зеленый чай.