— Нет, ты все-таки ответь, почему не хочешь, — оскорбленно сказала она.
— Не хочу — и все! — сурово ответил он. — Что тут объяснять? Не хочу!
— Это почему же? — требовательно настаивала Надя, удерживая его за рукав.
— Будет тебе по клубам бегать, допоздна там околачиваться, скоро и вовсе забросишь дом. Какая мне радость, сиди да жди тебя. — И договорил еще суровее: — Не девчонка, давно пора понимать.
Надя выпустила его рукав, выпрямилась и со строгим выражением посмотрела на него, — смутная догадка подтверждалась.
— Бабьи сплетни слушаешь, Феденька? За кого ты меня считаешь, стыда у тебя нет.
— Зато у тебя вволю, и то хорошо, — крикнул он, обегая с крыльца.
Надя вернулась в горницу, бросила косынку на кровать и принялась расчесывать свои густые, тяжелые волосы, сердито поглядывая в зеркало. Размолвки с Федором стали повторяться чаще и чаще, он все с большим упорством настаивал, чтобы она ушла из хора, где лишь трое были замужними, недовольно встретил сборы жены в Москву. А ей очень хотелось поехать, — поездка манила ее какой-то неведомой наградой. Но Федор был против, и она внутренне наполнялась ожесточением и непреклонностью. Надя думала, что Федор прислушивается лишь к тому, что происходит в его собственной душе, и не хочет считаться с ней. «Как бы не так», — с возмущением сказала она себе и, не замечая боли, с силой потянула запутавшийся в волосах гребень.
Но характер у нее был легкий, веселый, она не умела и не могла подолгу сердиться на мужа, к тому же вспышка Федора забавляла ее, и вскоре ее сильный голос уже раздавался по дому и во дворе. Занимаясь делами, она, как и бабка, всегда пела.
пела Надя и вдруг со смехом повалилась на кровать: что же она поет, какой он старый, какой он грозный, он еще, как ребенок, дует губы, когда обидится (Надя говорила в таких случаях: «Что губы на каталку натянул»), и хмурый только по виду, а сам до-о-брый, до-о-брый…
Свекровь долго слушала ее, потом позвала к себе.
— Может, лучше не ездить тебе, касатка, — сказала она скорбящим голосом, когда Надя, раздвинув занавеску, заглянула в ее уголок.
— Да вы не беспокойтесь, все будет хорошо, — успокоила ее Надя. — Вот увидите, за вами моя мама еще лучше присмотрит, чем я.
— Не о себе беспокоюсь, Надюша, о Феде. Сумный он сделался, все задумывается чего-то. Вчера как ушла ты в клуб, места себе не находил. Пошатается, пошатается по горнице, во двор выскочит и опять вернется и — к часам. Все за тобой порывался. Так-то до трех разов делал.
— Чего ж он, глупый, не пришел, веселее домой было бы идти, — засмеялась Надя. — А я одна бежала, страшно, темень-то, глаза выколешь.
— А все ж таки погляди, как бы не ошибиться, — вздохнула свекровь. — Дюже он задумывается, Федя-то, сумлевается, что ли, чему?
Управившись по дому, Надя переоделась, весело покрутилась перед зеркалам, любуясь тем, как ловко и хорошо облегает ее простенькое платье из серенького ситчика, и, крикнув свекрови, что скоро вернется, побежала к матери. Дня не проходило, чтобы они да не встретились где-либо, то в поле, то на улице, но в молодой женщине еще не ослабло ощущение девичества в материнском доме, даже нечаянное прикосновение к какой-нибудь памятной вещице ее домашнего обихода наполняло ее бездумным счастьем. Да и мать всегда радовалась ее приходу, — в обеих много было такого, что связывало их, как ровесниц, как подруг.
Анастасия Петровна развешивала белье за домом, между вишенками. Туго повязанная голубой косынкой, в белой блузке, она тянулась к высоко натянутой веревке, а рукава сползали к плечам, открывая ее полные, с крупными красивыми кистями руки. На шее, как ожерелье, висела связка деревянных прищепок. В ярком свете прямых лучей солнца, со своими выбившимися на лоб и на высокую полную шею колечками волос, рядом с кудрявыми вишнями, уже осыпанными светло-зелеными, а кое-где и зарозовевшими ягодами, мать показалась Наде такой молодой и привлекательной, что она порывисто кинулась к ней и поцеловала в щеку.
— Мамочка, замечательная моя, раскрасавица, я по тебе соскучилась, — забормотала она, прилипая к большому и сильному телу матери.
— Отойди, стрекоза, белье уроню, — смеясь, закричала Анастасия Петровна, отталкивая дочь плечом. — Что ты, как сумасшедшая, бросаешься!
— Давай помогу. — Надя выхватила из таза мокрую кофточку, встряхнула ее.
— Что так рано прибежала? — покосилась мать. — С Федором поссорилась?