— У-уф, насилу сыскал тебя, — сказал он, ровненько, по разглаженному, складывая платочек. — Часа три колесил по колхозу, случайно сюда завернул. Что ты от людей прячешься, Владимир Кузьмич?
— Кому нужен, знают, где я, — поднялся Ламаш.
— Это не резон. Ты нужен мне, а еле нашел.
Никого не мог встретить Владимир Кузьмич с таким нерасположением, прикрытым, однако, вниманием, как Завьялова. Весь его самонадеянный облик, начало разговора, похожее на выговор, наконец, само неожиданное появление в этом глухом и далеком от дорог месте не предвещало ничего доброго. Ламаш так и воспринял это и насторожился.
— А уголок весьма приятственный, если бы еще речка, совсем было бы недурно, — говорил Завьялов, оглядывая себя, нет ли на нем какой соринки. — Хотя мы проезжали мимо какого-то озерца.
— Это ставок, — подал голос Илья Дмитрич. — Оттуда только скотина пьет.
Завьялов прищурился на него, словно лишь сейчас заметил пастуха. Золочев засуетился, поднял свой посох и зашмурыгал к стаду рыжими растоптанными сапогами, внезапно обнаружив там какой-то непорядок.
— У меня к тебе доверительный разговор, Владимир Кузьмич, — сказал Завьялов. — Может, пройдемся немного?
«Что это могло означать?» — опасливо подумал Ламаш.
Они пошли вдоль кустарника по едва приметной в траве запущенной дороге. В конце концов, ничего удивительного не было в том, что Завьялов искал его и заехал сюда. Теперь, когда он остался за Георгия Даниловича, на него легли все заботы, и обязанности первого секретаря, и машина Протасова, естественно, передана ему. Однако в присутствии Завьялова Владимир Кузьмич всегда испытывал какое-то непонятное беспокойство, как будто от того исходили раздражающие токи и давали почуять начало если не враждебности, то несогласия. Казалось, Завьялов неприятен ему лишь манерой держать себя, — он имел привычку рассеянно, с несколько холодным любопытством поглядывать вокруг себя как бы сверху вниз, и, по-видимому, не было случая, чтобы хотя на секунду засомневался в том, что делает не то, что нужно делать, как если бы на все случаи у него заготовлен образец, который совпадает с какими-то установлениями. Он определенно принадлежал к числу неприятных Ламашу людей.
— Спихнул на меня Георгий Данилыч все дела и укатил, — говорил Завьялов, растирая листочки полынка и обнюхивая пальцы. — Я не против, ему пора отдохнуть, заработался старик, боюсь одного, как бы свой участок не запустить. Ты знаешь, у нас разделение, — он за сельское хозяйство в ответе, я — за пропаганду.
— Летом хоть отдохни от лекций, — усмешливо сказал Ламаш.
— Вот-вот, и ты туда же, недооцениваешь, пропаганда, мол, пустая говорильня.
— Не берусь судить, — пожал плечами Владимир Кузьмич. — Но знаешь, заметил я, как год хорошо кончается, говорят: помогла правильно организованная политическая работа, а плохой год — ну, виновата погода.
— Куда хватил! — удивился Завьялов. — У тебя всегда какие-то нелепые мысли.
— Я недоразвитый.
— Ну, ладно, давай не ссориться, нам делить нечего, — успокаивающе произнес Завьялов. — Хочу поговорить по такому вопросу: у нас сейчас создались благоприятные условия, и мы можем отличиться, всех в области обскакать, а значит, и знамя у нас. В этом квартале район перевыполняет поставки мяса, еще бы с десяток процентов — и мы недосягаемы. Понимаешь, какой это подарок Протасову, когда он вернется!
«Эге, вот тут-то и заиграла твоя струнка», — подумал Владимир Кузьмич и, уравновесив свои чувства, неопределенно отозвался:
— Расчет верный…
— Вот видишь! — поднял палец Завьялов. — Это моя идея. Я говорил со многими председателями, и все поддерживают. Как пить дать, выйдем на первое место в области.
— Ну что ж, желаю успеха.
— Только и всего? — удивленно сказал Завьялов. — Вот чудак! Ты, надеюсь, не откажешься сдать голов пятьдесят?
— Мы уже сдали сверх плана, — уклончиво ответил Владимир Кузьмич.
— Так что ж с того, даже к лучшему, — подхватил Завьялов. — Государству же сдаешь, не черт те кому. Ведь и ты можешь вытянуть на районное первенство, наше знамя тогда за тобой.
— Да мне и сдавать нечего.
— Только не прибедняйся, Владимир Кузьмич, — с укором воскликнул Завьялов и кивнул головой в сторону пасущихся бычков. — Из такого стада и не наберешь полсотни голов.
Они как раз проходили мимо гурта. Тот пестрый, ладный бычок, которым Ламаш любовался полчаса назад, поднял голову и, растопырив шелковистые уши, смотрел на них задумчивыми синеватыми глазами, медленно двигая ртом из стороны в стороны. Ярко-зеленая слюна окрасила его мясистые добрые губы.