— Я уже подумал, — непоколебимо заговорил он. — Лучшей кандидатуры, как Беломестная, нет. Она из Рябой Ольхи, сразу войдет в курс дела, там ей все знакомо, а самое главное, будет у нас женщина председатель. Георгий Данилыч как-то говорил мне, что мы отстаем от других районов, женщин не выдвигаем на руководящие посты. Вот вам и одна на первый случай!
— Ну что ж, я согласна, — немного подумав, сказала Галина Порфирьевна. — Кандидатура удачная, ничего не скажешь… Анастасию Петровну я давно знаю.
— Вот и хорошо, мы до всего договорились; — облегченно выговорил Завьялов, поднимаясь. — Вся эта история и меня поразила. Не ожидал такой оказии!
— Ах, Ламаш, Ламаш, — поднялась и Гуляева. — Знала, что строптивый человек, но такого, честное слово, не ожидала… Что ему вздумалось? Напролом пошел!
— Заносчив без меры, — развел руками Завьялов.
После ухода Гуляевой он вызвал Башлыкова и продиктовал ему текст двух телефонограмм в колхоз «Заря мира». Ламашу предлагалось в ближайшие дни созвать общее собрание колхозников с докладом об итогах сева и готовности к уборке урожая. Второй телефонограммой Анастасия Петровна вызывалась в райком партии.
11
Спозаранок — сизая наволочь тумана еще укрывала ближнюю к реке луговую часть Рябой Ольхи — к колхозной конторе одна за другой подкатили «Волга» и «Победа»: приехали Завьялов и Гуляева. Собрание назначено на полдень, но Галина Порфирьевна вздумала вначале объехать поля, посмотреть, что и как, и настояла на раннем выезде. С ней приехал и начальник-районного управления сельского хозяйства Помогайбо — мужчина пожилых лет, с широким мясистым лицом. Все в нем лениво-расплывчато, округло, с массивных плеч свисает мятый пиджак с оттянутыми карманами, на коленях пузырями вздулись брючины.
Помогайбо первым поднялся в контору и зашел в кабинетик Ламаша, где сразу же не стало места для других.
— Ты что выкаблучиваешь, Ламаш? — загудел он, усаживаясь на скрипнувший под ним стул. — Весь наш муравейник растревожил, хор-рош. Ухи натрепать бы тебе… А захудал ты, весь жирок с костей согнал, ей-бо, тощий, как жердина, так опаршивел.
— Дела, Платон Яковлевич, — отозвался Владимир Кузьмич. — Некогда жирок набирать.
— Де-е-ла-а! У кого их нет? У меня не менее твоего, а вишь ты, не худею. — Он подпер ладонями свой объемистый живот и слегка встряхнул им.
Тяжкой глыбой сидел Помогайбо, широко расставив толстенные ноги, и, казалось, не было силы, которая могла бы сдвинуть его с места. Галина Порфирьевна и Завьялов не решались протискиваться мимо него в кабинет и остались в большой комнате, где сидели бухгалтер и счетоводы. Озираясь по сторонам, словно случайный гость, Завьялов ходил по конторе, руки за спиной, без любопытства разглядывал плакаты и старую стенновку. Из-за Гуляевой пришлось приехать раньше, чем предполагал, хотя в спешке не было нужды. Он привык появляться на подобных собраниях в самый последний момент, когда уже ждут начала, нетерпеливо поглядывая на места еще пустого президиума, и своим точным появлением как бы подчеркивал, что его рабочее место не терпит пустоты. Да и какая надобность что-то еще проверять, разбираться в мотивах и обстоятельствах, и так все ясно, дело лишь за тем, чтобы решительно поставить точку. Уступая Галине Порфирьевне, он снисходил к ее женской неуверенности и желанию смягчить суровость меры. Однако были для недовольства и другие причины. Накануне он беседовал с Беломестной, и та неожиданно и грубо отказалась принять пост председателя. «Нахватались духа Ламаша, с райкомом перестали считаться», — с раздражением сказал Завьялов и предложил ей провести собрание коммунистов колхоза. Решил сам присутствовать на нем, да не довелось. Внезапно приехала свояченица, уговорила всей семьей отправиться в лес за грибами. В колхоз он послал инструктора, строго-настрого обязав провести линию райкома, но тот ничего утешительного не добился — коммунисты нечетко выразили свое отношение к проступку Ламаша. Теперь самому надо выправлять, что прошляпил инструктор.
Гуляева попросила вызвать агронома, и Ламаш послал за Варварой Власьевной. Как ни бодрил он себя в эти дни, а ложился спать и просыпался с неотвязной глухой тревогой. Внутренний голос точно подсказывал ему: не нужно было идти напролом, все равно ничего не доказал, вот и получай, что заслужил.
— Отвлекать не буду, — сказала Гуляева. — Агроном покажет поля, а вы занимайтесь своими делами.
— Я тоже не останусь, поеду с тобой, — отозвался Помогайбо. — Духота тут, как в парной.