ИГОРЬ КАРПУСЬ
СВОЁ И ЧУЖОЕ: ДНЕВНИК СОВРЕМЕННИКА
1967
1 октября. Новороссийск. Снова начинаю дневник. Помню первый, где делал нехитрые записи мальчиком 10-11 лет. Бросил. Второму повезло больше, в нем отмечалась моя жизнь подряд три года, с 16 до 18. Годы интересные, но дневник в моих глазах потерял ценность. Внешняя сторона отразилась в нём подробно, и для памяти его следовало бы сберечь. Но только теперь появилась такая потребность в дневнике, какой раньше не было и не могло быть. Я начинаю постигать смысл многих вещей, размышляю о себе и жизни, людях, книгах, музыке. Зачатки этого были и прежде, но тогда я стремился больше впитывать в себя. Упивался искусством, самозабвенно трудился, был обуреваем доброй слепотой.
Для той эпохи характерна одна черта — восторженность, но не рассудок. Мало у кого наблюдал такое состояние в раннем возрасте. Не знаю, есть ли сейчас такие юноши. Преобладают другие, которые умственно развиваются быстрее, чем я в своё время, — это я знаю. Я жил преимущественно чувствами, и только теперь определяю своё кредо.
Что лучше — не ведаю. Юность не прошла зря. Она укрепила меня здоровым оптимизмом, уберегла от самонадеянности и верхоглядства, научила постоянно работать над собой. Меня не коснулись болезни молодых: рационализм и скепсис, увлечение атрибутами моды, наигранный нигилизм. Да мало ли чем хотят блеснуть в молодости, подменяя истинное содержание человека вызывающей бравадой. Теперь к моим чувствам присоединяется разум, и мне хочется кое-что сохранить для будущего. Наконец, мною движет интерес истерика. Приметы времени едва ли сохранятся в памяти, а в дневнике — обязательно.
3 октября. Прошёл месяц, как закончилась моя работа в археологической экспедиции. Самая счастливая пора за последние годы. Ежедневно семь часов однообразного, напряжённого труда, но с тем преимуществом, что каждую минуту возможен сюрприз. Ни с чем не сравнимое удовольствие первым видеть значительную находку, да ещё произведение античного искусства. Не раз соединял черепки амфоры и читал надпись, которой от роду тысяча лет. «М Н X А Н Л» — кто он? Ремесленник, пометивший своё изделие, или владелец? Неважно. Просто встретились человек с человеком, и ощущение этой встречи трогало и волновало. Обыкновенно люди замирают от мысли, что их когда-то не станет. Смерть ужасна в своей неотвратимости. Но мастеру легче. Он оставляет потомкам творения своего таланта и будет в них долго жить-служить.
10 октября. Погода резко переменилась. Целыми днями кочуют тучи, на улицах мрачно. Ходил далеко в лес, лакомился последним кизилом. Хорошо себя чувствую в такие часы. Всё отходит, не существует ничего, кроме неба, моря, леса. Вспоминаю Левитана. В конечном счёте, для человека природа — всё. Она ему даёт наслаждение, мудрость, уверенность, помогает обрести высший смысл жизни. Для меня до конца дней природа будет источником жизнелюбия. В последнее время много беспокойства по поводу бездумного, варварского вторжения в мир природы. Жутко читать о вырубленных лесах, погубленной рыбе и т.п. Самое страшное, что всё остаётся на словах. Несомненно, отношение человека к природе претерпело за последние сто лет существенное изменение. Виноваты ли прогресс, техника? Распалась кровная связь с природой, на неё смотрят как на объект и безжалостно попирают. Лес, поле, река не входят в душу с детства, и потому тревожные голоса не слышны.
12 октября. «Ленинградский проспект» Штока, где особенно хороша И.Саввина, милая и простая, умная женским умом. О лучшей жене и думать грешно. Рита была такой, но я тогда был глуп и незрел. Всё впереди? Как сказать...
«Жизнь Арсеньева»: какое обострённое восприятие у Бунина. Много размышлений о смерти, что окрашивает книгу в щемящие тона. Но когда он возвращается к тому малому и, казалось бы, незначительному, что составляет повседневность, тогда-то всё заполняет страстное желание повторить путь сызнова. Так мог писать только человек, вполне оценивший всякий дар жизни. Вот как надо: удивляться, размышлять и делиться с людьми, заражать их верой и бодростью.
20 октября. Наша станция на Венере. Похвально! На моей жизни всё это началось и никогда не закончится. Вообще, моему поколению будут завидовать. Родились в год Победы, детство отмечено послевоенными тяготами и пафосом восстановления. Наши отцы и матери воевали, среди нас ещё немало героев
Октября, гражданской и Отечественной, первых пятилеток. Всё рядом, не успело отдалиться и остыть. А мы будем связующим звеном между поколениями революции и 70 — 80-х. Завидная участь.