15 марта. Через 20 лет снова «Отверженные», временами захватывающее чтение. Вряд ли кто-нибудь сегодня осилит эту громаду от первой до последней страницы без изъятий и пропусков, несмотря на вечность поднимаемых вопросов. Тяжеловесный монтаж, многословие, выспренность, апофеоз авторской воли и произвола, в которых самоуверенный и прямой XIX век с его всезнайством и наставничеством. Совсем другое чувство времени, другие читатели. Но его фантастические, невероятные герои всегда останутся вызовом будущим поколениям.
10 апреля.
Неотразимо обольщенье:
Хоть ночь надвинулась давно,
Одно, еще одно мгновенье
Хотим мы вырвать у неё.
Быть может, день преобразится,
Теплом пахнёт издалека,
И суетливая синица
Печаль развеет без следа.
Еще глоток, еще дождинка,
В душе поющая струна,
И эта тайная тропинка
Туда, где только тишина.
Там не гремят лихие грозы,
Не вспыхнет радуга в верхах,
И обжигающие слезы
Не смоют злобы на устах.
Не жалко жизни бесполезной,
Очарований и трудов.
Прозрел, что вить гнездо над бездной —
Удел весёлых чудаков.
Все как всегда.
Смотрю устало,
Как тени пляшут чередой.
Мне напоследок не пристало
Ходить с протянутой рукой.
25 мая. Такое тонкое искусство мимикрии, что поначалу даже опытных наблюдателей вводит в заблуждение. Сознательная маскировка сущности, естества намеченным образом. Крикливая, грубая баба под флером, потому что знает, как следует подать себя обществу, видит примеры каждый день, почитывает, вращается среди подобных и быстро усваивает приемы «имиджа».
18 июня. Нестареющее признание Эртеля, 1891: «Руки отваливаются писать что-нибудь, кроме одного, голова отказывается думать о чем-нибудь, кроме одного... Это одно — бедствия народа, равнодушие и неумелость тех, кто руководит и правит народом».
20 июля. Театральные, с прицелом в историю, похороны гражданина Романова как императора, и потому нелепые и неуместные, надгробное слово президента с напускным гневом и осуждением. Равнодушие и неприятие большинства на фоне глубочайшего финансового кризиса и нарастающих тягот. Молодая команда занимается исключительно налоговой политикой.
24 августа. Внезапная отставка премьера, как и его назначение весной, судорожные поиски выхода. Жаль этого парня, очень способный и знал, что делать, хотя действовал нерасчетливо, без искусства, а у нас эти качества на первом плане. Его линия без альтернативы, а на счету Ельцина ещё одно пятно. Как только задеваются групповые интересы, так всё остальное, и государство впридачу, летит к черту.
5 сентября. Традиционный торг вокруг председательского кресла, обвал рубля и потребительская паника, очереди в банках, ограничение или прекращение платежей. Обстановка 91-92, после призрачной «стабилизации» по второму кругу.
8 сентября. Рассказывал восьмиклассникам легенду о Китеже, вопрос: «Это правда?» — конечно, с иронией и насмешкой. Как ни странно признаваться — правда, легенда, ставшая былью. Как давно народ отпел, похоронил град, себя, будущее. Живёт только отражение — благостное и мёртвое.
9 сентября. «Российская газета»: «Всё. Игрушки кончились. Страна разорена так же, как после тяжёлой войны. На карту поставлена жизнь каждого из нас. И назад пути уже нет». Это газета, которая по статусу оправдывала и пропагандировала все кабинеты. Какое счастье, что я занимаюсь с ребятами философией, предвидел их изумление, а сам в буквальном смысле спасаюсь, ухожу на другую планету.
13 сентября. В 1916 Бунин предполагал, что «через 100 лет никто не будет в состоянии представить себе жилище русского крестьянина в XX веке». Вот и век на исходе, а вонючие, наполненные скотом русские избы по-прежнему рассыпаны по России, разве что телевизор прибавился, как знак прогресса. Вся страна вздрагивает от биржевых игр, падений и взлётов курса. Своими руками выпестовали, выпустили джина, и он подмял всех и всё, превратив нас в жалких немощных тварей. Почему я должен зависеть от вылепленного чудовища? Не хочу и не буду. От грозы, наводнения, урагана — так и быть, но не от биржи и классических аферистов, задвигающих и выпускающих правительства.
14 сентября. Как ликуют ревнители прошлого, как травят приверженцев перемен и как угнетены, обесчещены последние. Что за проклятое наваждение, когда стыдно смотреть в глаза за свои упования и призывы, когда за каждое слово, сказанное искренне и убеждённо, теперь тычут носом. Что за волшебная страна, где прошлое всегда в правоте и посрамляет своих критиков. Не потому, что они не правы, а потому, что взамен ничего нет.