Через год, тихой кроткой осенью, на древней владимирской земле я встретил свою Татьяну.
Шли годы. Из ученика я превратился в учителя, но по отношению к Пушкину остаюсь робким, почтительным учеником. Нередко ловлю себя на том, что пытаюсь найти в Пушкине своё, а в себе — пушкинское. И с грустью убеждаюсь, что сходство не затрагивает главного, определяющего. И вокруг себя вижу немало именитых умных людей. Однако, слушая их рассуждения и споры, всё чаще отмечаю: «Э, брат, так и я могу. Далеко тебе до Пушкина». Поражают его всеохватность и всепонимание. Как легендарный Мидас, он превращал в чистое золото поэзии и житейский мусор, и кровавые драмы истории.
Бывают часы изнурительного разлада с самим собой, ощущения своей ненужности и бесполезности. Если откровенно, то что я принёс миру, нашел ли своё место, любезен ли людям?
Беспощадный внутренний дух отвечает: нет, нет и нет. Как-то на лесной тропинке, когда подобные думы обступили со всех сторон, в поисках спасения губы непроизвольно прошептали: «И меж детей ничтожных мира. Быть может, всех ничтожней он».
Вот оно, искомое! И Пушкина обуревали сомнения, и его лучезарный гений метался в поисках смысла. Да и не может человек иначе, если охвачен «заботами суетного света».
Есть ли выход из этого гнетущего состояния? Есть, и Пушкин его хорошо знал: «Но лишь божественный глагол До слуха чуткого коснётся...» Чем бы ни занимался, даже наедине с собой, не уставай творить. Когда вхожу в класс и вижу 30 пар внимательных глаз — происходит чудо: душа сбрасывает ветхие покровы обыденности и воспаряет, «как пробудившийся орёл». Нет за окнами дождя и снега, потока автомобилей, людской толчеи; отступают заботы, обиды, тоска. В едином порыве мы устремляемся к вечным загадкам мироздания.
Это счастье — творить и увлекать к творчеству ближних. Спасибо тебе, Пушкин. Ты научил меня слушать голос моей Музы и, наперекор всему, следовать ее велениям.